Думала ли я о его семье - жене, детях? Изначально, когда отношения только начинались, я не думала. Потому что считала, что эти отношения не продолжатся долго. А когда поняла, что влюбилась, стало тем более не важно. Потому что была поглощена этой любовью, растворилась в ней, ничего и никого больше не существовало.
Теперь, когда разум стал возвращаться, стали появляться и размышления, и вопросы. Если он больно делает своей семье, значит, может сделать и мне больно?
Стала ли я испытывать стыд и муки совести, что я поступаю неправильно по отношению к его семье? Только изредка, когда фантазируя, я представляла его своим мужем. И таким образом, становилась на их место. Но я себя убеждала в том, что он все равно бы изменял жене. Не было бы меня, была бы другая девушка. Ведь началось все не с меня, и закончится не мной...
Еще я никак не могла найти компромисс между велением разума и желанием сердца. Я верила в судьбу, в знаки, посылаемые судьбой. Меня подкупала наша первая встреча, наш первый разговор - когда, казалось, он угадывает мои мысли, случайная встреча ровно через год, его рассказ об идеальной женщине, которую он нарисовал, и ее сходстве со мной.
Я никогда не встречала столь тонко чувствующих мужчин. Я никогда не встречала мужчин, стремившихся в первую очередь ублажить женщину.
Любая женщина любит ушами - а то, что они слушали от него, я не смогла бы даже повторить. Бесконечные, бесконечные ласковые слова. Оды и серенады. Женщины любят "самцов" - не идеальных красавцев, а очень мужественных, уверенных, с пронзительным похотливым взглядом. И он был таким. Женщины любят "мачо" - с сигаретой в руке и на байке. Он был и таким.
Теперь я уже и не знаю - было ли родство душ, в котором он меня убедил, и в котором, я убедилась? Или же он просто был идеальным мужчиной? А может быть, не стоило мне так глубоко заходить в своих размышлениях, может, было бы достаточно принять его таким, какой он есть, и радоваться тому, что получаю от него. Но что поделаешь, если внутри меня что-то подтачивает и гложет?
Он научил не только слушать, но и слышать. И я стала слышать. Я научилась его понимать. Но я также стала понимать и то, что он не понимает меня! Я стала слышать и другие голоса. Голоса родителей, голоса подруг, голос разума! И все они твердили одно и то же - расстанься с ним!".
Ева страдала. Любила и страдала. Когда они встречались - она любила, когда расставались - размышляла и страдала.
Он часто удивлялся, что после восхитительного свидания, на следующий день, когда у него все еще оставалось упоительное блаженство, вспоминая какие-то моменты их близости, по телу пробегали мурашки, а плоть своим трепетом начинала откликаться, она могла прислать сообщение с каким-нибудь упреком в его адрес; или странным нелогичным вопросом: "Любит ли он ее?"; или вообще с предложением расстаться. Вот и пойми этих женщин!
А Ева хотела быть непременно понятой. При этом объяснить ему, да и самой себе, что именно нужно понять, она не могла.
Кем был он? Она не знала его историю. Кем были его родители? Как он рос? Как встретил жену? Любил ли до нее также сильно кого-то или это тоже впервые? Она знала только немногие обрывки его жизни. Кем был он до нее - было интересным, но не было важным. Сейчас важным было одно - он был любимым!
А кем была она? Она рассказала ему всю свою жизнь, без утайки, все сокровенное и постыдное, значимое и несущественное. Она подарила себя. Она подарила свою жизнь. Она принадлежала ему целиком и полностью, хоть он и не догадывался об этом.
С момента осознания своей любви она жила им. Она жила от встречи до встречи, мысленно отмечая календарные дни. Она ждала его сообщения в телефоне или звонка каждый день, и не получив его до обеденного времени, начинала тосковать и грустить. Воспоминания о нем, о прошедших с ним встречах заполняли все ее мысли. Он стал мечтой. Все остальное было бессмысленным и ненужным. Все остальное проходило где-то мимо нее, лишь ненадолго выдергивая из воспоминаний и мечтаний о нем. Она не читала, вдумавшись, она не совершенствовала свои знания и опыт. Она грезила им, она дышала им, она жила только им.
Кем была она для него? Пустым красивым сосудом. Сосудом, требующим ухода, чтобы можно было и дальше им любоваться. Сосудом, требующим интересного содержимого, чтобы можно было не только любоваться. Осталось найти то, чем его заполнить...
Он любовался ее броской красотой. Из-за густых смоляных волос, он называл ее своей цыганкой. Он подмечал тонкость и чудесную необычность ее носика, который она считала слишком большим и безобразным из-за небольшой горбинки. И он не сразу поверил, что аккуратной формы брови действительно от природы черные, а не крашенные. Он любил целовать ее в меру пухлые алые губы, в которых она раньше не замечала ничего особенного. Ему же все казалось в ней совершенным. Словно молодая лань, она была не только прелестна и статна, еще и вынослива, ненасытна и любвеобильна. Близость с ней была изумительной и упоительной. В такие чувственные моменты он забывал обо всем, полностью погружаясь в свои приятные эмоции.
Однако восхищение ее внешностью и близостью с ней не могли перекрыть нехватку общения и отсутствие у нее юмора. Вначале он думал, что она недостаточно начитана и не образована, порой слишком серьезна и трудна в общении лишь в силу своего юного возраста. Но, встречая такого же возраста других девушек, да даже ее некоторых подруг, он подмечал наличие недостающих ей качеств у них.
Когда они начинали общаться, он задавал ей вопросы, связанные с ее жизнью и получал только короткий пересказ событий. Никакого собственного аргументированного мнения. Даже редкие шутки больше получались похожими на издевательство или откровенную неприятную насмешку. Рядом со своими подругами или когда их "дуэт" разбавлял кто-то третий, она оживлялась. Появлялся и смех, и легкие шутки, и непринужденная беседа. Поэтому "кто-то третий" стал частым сопровождающим их во время посещения кафе и других общественных заведений.
Что еще его подкупало в ней? Тайна. Какая-то тайна, читающаяся в ее бездонных глазах. Словно там, внутри себя она воздвигла удивительную страну или даже целый огромный мир, в котором единолично блестяще царствовала, не желая открывать даже на миг его ворота и показывать, что за ними спрятано. Ему все казалось, что вот-вот она скажет какое-то глубокомысленное изречение или вот-вот он сам все поймет... Но это вот-вот тянулось уже не один год.
Она все улавливала на эмоциональном уровне. Она понимала с полуслова или даже без слов. Он ощущал, что она думает то же, что и он. Но она молчала. И от ее молчания становилось уже скучно.
Его притягивала ее противоречивость. Она была женственной, доброй и мягкой, и в то же время порочной и сексуальной.
И беспринципность. У нее не было запретов и табуированных границ. То, на что не готовы пойти другие девушки даже под дулом пистолета, она шла с легкостью и открытостью. И думая, что эта ее гибкость когда-нибудь исчезнет, он подпитывал ее одобряющими и восхваляющими словами.
Она же, беззаветно любя, была готова ради него на все. Или почти на все?
На что она готова ради него? Где ее границы? Это он хотел узнать. Что победит разум или порок? Побеждала любовь. Ее любовь.
"Любовь", - думала она.
"Порок", - думал он.
Все, что она рассказывала ему, все свои неурядицы и проблемы, заслуги и успехи, вызывали у него только лишь усмешку.
"Как можно печалиться и гордиться такими пустяками?!", - недоумевал он.
А для нее было важным его мнение. Не просто мнение - его похвала, его одобрение. Он стал иконой, которой она мысленно покланялась.
Она была идеальной в его красивых речах. Он же был ее настоящим идеалом.
Он стал Богом, от веления которого зависела ее судьба. Он управлял ее жизнью невидимыми нитями. Она же была только частью его жизни - средой или субботой, днем, в который он был свободен.