— Привет бойцам культурного фронта! Наконец-то и к нам пожаловали!
— А мы вас ждем не дождемся. С утра все бегаем к воротам.
Проходя по широкому коридору, Лиен заметила краем глаза, как из холодной, освещенной голубоватым светом комнаты вывезли каталку; на ней лежал раненый, наверно, закончилась операция. Следом шла медсестра вся в белом — единственным темным пятном были волосы, туго стянутые узлом на затылке. Не обращая внимания на идущих по коридору людей, сестра остановила каталку и осторожно подоткнула свесившийся угол простыни.
— У него перебита артерия, — сказал актрисам врач, судя по очкам, очень близорукий человек. — Мы только что извлекли осколок.
— Доктор, а он уже пришел в сознание?
— Я уверен, он сразу очнется, как только услышит ваше пение.
Врач улыбнулся Лиен, голос у него был мягкий и теплый. Она покраснела и замедлила шаг. Зрители и артисты спускались по ступенькам с террасы на посыпанную гравием дорожку, уводившую в глубь просторного сада. Собралось очень много раненых. Лион повернулась к зданию госпиталя; светлые распахнутые окна были похожи на широко раскрытые глаза. Сердце ее вдруг сжала тревога: «А если это он, До, ведь она его вспоминала сегодня весь день?..» И она заволновалась: долетит ли туда, к нему, ее песня?
Ведь как и той ночью у моста, он не может не узнать ее голос…
Перевод М. Ткачева.
ЗАПАХ МЕДОВЫХ ТРАВ
Даже в самой обыденной и будничной жизни порою встречается нечто непредвиденное и необыкновенное. Такой неожиданностью явилась для Туана женитьба его отца на учительнице Нем. Еще полгода назад, когда Туан учился в десятом классе, он относился к учительнице, как всякий школьник к своему педагогу. А теперь… все пошло по-другому. Он окончил школу и вот уже пятый месяц как ушел в солдаты. Кто бы мог подумать, что отец его и учительница Нем вдруг придут к такому решению? Правда, потом — в недолгие часы солдатского отдыха, — думая обо всем этом, он понял, что любая неожиданность не возникает сама по себе, а надвигается исподволь, неслышно и неотвратимо. Вот так же случаются и истории вроде отцовской женитьбы.
Туан впервые увидел отца лишь несколько месяцев спустя после того, как был восстановлен мир[35]. Однажды под вечер он стоял у околицы и глядел, как багровое солнце опускается за Слоновую гору, высившуюся неподалеку от деревни. Вдруг к нему подошел солдат с вещмешком за плечами и пистолетом у пояса и спросил дорогу к дому старого Хюи, помощника председателя общины.
— Я… я сам живу в этом доме, — пробормотал, уставясь на него, Туан. — Старый Хюи… мой дед.
И тут же припустил со всех ног, показывая военному с пистолетом дорогу к дому. Незнакомец, окинув мальчишку внимательным взглядом, спросил негромко:
— Тебе что… отняли руку? Ранило при бомбежке?
Туан сперва непонимающе уставился на него и потом, словно опомнившись, расхохотался:
— Да нет!.. Рука у меня целехонька!
Он вытащил из кармана правую руку, задрал рубаху и, прихватив ее зубами, стал не спеша распутывать бечевку из банановых волокон, которой была туго притянута к телу его левая рука. Высвободив наконец «ампутированную конечность», он сунул ее в рукав и, протянув обе ладони, похвастался:
— У нас в деревне я могу лучше всех играть в инвалида. Прикручу покрепче руку, и никому невдомек, что она у меня под рубашкой.
Солдат усмехнулся невесело и вдруг, ни слова не говоря, обхватил Туана за плечи и прижал к груди. Войдя во двор, Туан крикнул:
— Эй, дедушка! Тут к нам солдат пришел!
И, смущенно попятясь, спрятался за спиною гостя. Военный, не снимая вещмешка, наклонил голову, чтобы не удариться о притолоку, и вошел в дом. Выпрямившись, он довольно долго молчал, глядя на старика, сидевшего на низком широком топчане, потом сказал громко, на весь дом:
— А вы, видать, в добром здравии!
— Кто вы такой? — спросил старик.
Он положил на колени бамбуковый кальян и поднял глаза на незнакомца.
— Да ведь это же я, Хюи![36] Неужели не признаете родного сына?
— О небо! — воскликнул старик.
Он торопливо вскочил, помог сыну снять вещмешок и, смущенный, усадил его рядышком на топчан.
— Эй, Туан! Туан, где же ты?! — крикнул он прерывающимся голосом. — Твой отец вернулся!.. Ничего удивительного, — продолжал он уже спокойнее, — годков десять с лишком не виделись, вот и не признали друг дружку.
Туан тоже присел на топчан. Опершись спиной о дверной косяк, он глядел на отца во все глаза: «Если не считать шрама на подбородке, он точь-в-точь как на старой фотографии у мамы. Может, только чуточку постарел. А я-то вел его от околицы до самого дома и не узнал…»
Отец огляделся, потом встал, пересек комнату и уселся рядом с сыном. Когда вот так — нежданно-негаданно — встречаются взрослые, они, переборов минутную неловкость, вскоре находят общий язык; но с ребенком, к тому же маленьким, таким, как Туан, сблизиться сразу не так-то просто. И Хюи это знал.
Помолчав, он спросил сына:
— А где же мама?
Но тот опустил вдруг глаза, насупился и молча вышел во двор.
Старый Хюи тоже направился к двери.
— Где моя «половина», отец? — спросил солдат.
Старик, ничего не ответив, присел на уголок топчана.
— Что же ты за все это время не удосужился черкнуть хоть пару слов? — спросил он, не отвечая сыну.
— Да я ведь сперва воевал на Юге, а последние годы был в Лаосе; судите сами, мог ли я писать вам оттуда! Но я всегда тосковал о вас, вспоминал нашу деревню…
— Мы и сами так думали. Мать Туана ждала тебя, маялась… Да вот… не дождалась.
— Ясное дело, женщина вечно боится состариться да упустить свое счастье. Я на нее не в обиде…
— Зря ты такое о ней подумал! Она до конца все стояла на своем: выращу, мол, сына да дождусь мужа. Я-то, считая, что ты убит, и так ей доказывал, и этак: нечего, говорю, зря губить свою молодость, лучше выйти в другой раз за хорошего человека. А она только знай головой качает, даже и слушать ничего не хочет. Право слово, таких жен, как она, не часто встретишь… В прошлом году явились сюда солдаты из форта. Ты, наверно, заметил этот форт там, на горе; он до сих пор еще не взорван. Они прознали откуда-то, что твоя жена укрывала подпольщика, поволокли ее вот на ту пустошь — люди зовут ее Слоновым хоботом — и забили насмерть. Они убили ее, но не сумели вырвать ни слова.
Туан, сидевший снаружи, у плетеной стены, прислушивался к их разговору. Встреча с отцом, пожалуй, не так обрадовала его, как опечалила. Он снова вспомнил маму…
Вечерняя заря угасала. Купы облаков, золотившиеся над Слоновой горой, ярко вспыхнули напоследок и утонули во мраке. Ночь, окутавшая все вокруг тишиной, поначалу дохнула духотою и зноем, но скоро разлила по земле прохладу, сохранявшуюся до самого рассвета.
Отец решил пройтись вместе с Туаном по деревне. Как и накануне, мальчик шел впереди, указывая дорогу, отец шагал следом. Туан чувствовал, что не в силах расстаться с отцом ни на минуту.
Летний ветер, налетавший с гор, шелестел листвою бамбуков и пальм ко, живой изгородью окружавших деревню, и чудилось, будто кто-то тихонько постукивает звонкими осколками фаянса. Шагая в ночи мимо домов, вдоль вытянувшегося шеренгой бамбука, Хюи чувствовал, как его захлестывает водоворот воспоминаний. Привычные запахи бередили сердце, и прохладная тропа словно манила к себе; мягкие ночные тени отливали синевой, завораживая взгляд. Чужаку не заметить и не понять этого…
Отец провел дома полмесяца — весь свой отпуск, — а потом вернулся обратно в часть. Туан, пока отец был дома, старался с ним не разлучаться. И только однажды, когда отец собрался вместе с ним сходить на могилу матери, мальчик молча замотал головой и убежал в дом. Хюи не стал принуждать его и один зашагал к пустоши…
35
Имеется в виду лето 1954 г., когда закончилась война Сопротивления против французских колонизаторов.