Он услышал, как кто-то громким голосом докладывал командиру части. Видно, боец-наблюдатель что-то обнаружил в горящем доме. И тут Люан расслышал приказ командира: спасти ребенка, оставшегося в доме.
Два шланга, две водяные струи расчищали Люану путь среди огня. В доме было полно едкого дыма, нечем дышать. Держа шланг в руке, он, закашлявшись, остановился в первой же комнате. Потом плеснул себе в лицо водой и пошел на ощупь вперед. Чем дальше, тем труднее было дышать. Он смочил водой платок и прикрыл рот, дышать стало легче. Люан прислушался. Кто-то тихо застонал. Люан убрал платок со рта и громко окликнул:
— Кто здесь?
От густого, будто молоко, дыма сразу запершило в горле, Люан закашлялся и почувствовал жгучую боль в груди.
Вдруг вверху загудело. Неизвестно откуда вырвавшийся огонь охватил крышу из пальмовых листьев, сотни огненных змей грозили Люану своими жалами. Ясно, что остались считанные минуты. Люан все еще не нашел ребенка. От едкого дыма появилась нестерпимая резь в глазах. Прислонился к шкафу, нажал плечом. Шкаф рухнул, и прямо на шкаф упала часть крыши, образовался просвет, в который устремился дым. Люан увидел малыша, забившегося под кровать. Пожарный схватил его на руки, посмотрел, не осталось ли еще кого, и поспешил к выходу.
Но было уже поздно. Огонь бушевал у двери, шланги туда не доставали. Сзади — высокая стена, над головой и слева — сплошное пламя. Свободным от огня оставался лишь выход направо в соседнюю комнату. Но обрушившиеся стропила подперли дверь снаружи и ее невозможно было открыть. Люан обливался потом, в горле пересохло. Малыш, которого он держал, потерял сознание и больше не стонал.
Стиснув зубы, Люан изо всех сил ударил ногой в дверь. Она заходила ходуном. Сверху обрушилась полуобгоревшая опора, пожарный увернулся от нее и снова нажал на дверь. Притолока рухнула вниз, и дверь, тяжело накренившись, стала медленно падать на Люана. Отступить обратно в комнату? Нет, с ребенком на руках он не успеет. Люан встал спиной к двери, падавшей вместе со стеной. Огромная тяжесть пригнула его вниз, левой рукой он обнял ребенка, а правой уперся в горячий, обжигающий пол. Люан старался выбраться из-под тяжести, придавившей его, и ему удалось выползти. Когда он появился из горящего дома и услышал крики парней — членов добровольной дружины, его пронизало холодом от головы до пояса. Люан без чувств упал на землю.
В ту же ночь милиция выяснила причину пожара. Ан для тепла поставила под кровать печку с горящими углями, от нее начали тлеть пеленки и сушившиеся тряпки. Занялся пожар.
Только месяц спустя Люан выписался из госпиталя и появился в квартале Зиенгмыт. Все жители квартала, и особенно молоденькие вязальщицы, встретили его как героя. Район Батьмай решил торжественно вручить ему грамоту и памятный подарок городского административного комитета.
Такая награда, считали все, обрадует пожарника, и, ожидая, когда он начнет свой обход, люди во вновь отстроенных домах думали, что увидят на его губах знакомую улыбку. Но Люан больше не улыбался. Каждый раз, когда он обходил квартал, взгляд его был прикован к закопченным фундаментам сгоревших домов. Люан подолгу простаивал возле того места, где раньше был дом сварливой Ан. В эти минуты лицо его искажалось от боли. Весь квартал встревожился.
Он не выразил радости и в день вручения награды. Нгаук преподнесла ему цветы. Грустный вид Люана растрогал ее, и она смущенно спросила:
— Все говорят, что вы герой, умелый пожарный. А вы почему-то не радуетесь, где же ваша улыбка?
— Если бы я был умелым пожарным, — Люан взглянул на девушку, — то не было бы пожара и не понадобилось бы геройства.
А потом случилось нечто странное: Нгаук вдруг вступила в добровольную пожарную дружину. Подружки могли теперь об этом вволю посудачить. Гадали так и этак: «А-а, значит она и он…» И, заливаясь смехом, подталкивали друг друга.
Но никто не знал, что было на душе у бригадира. А Нгаук очень хотелось, чтобы на загорелом лице пожарника поскорее опять появилась знакомая улыбка. Только и всего, быть может…
Перевод И. Глебовой.
ВЕЧЕР В ХРАМЕ ЛИТЕРАТУРЫ
Фидеос подошел к письменному столу, приподнял настольную лампу и удовлетворенно усмехнулся. Деньги, как он и предполагал, исчезли… Он оставил их под лампой накануне, чтобы отблагодарить служителя. Ну и что ж! Что ни говори, а этот парень все же капельку честнее других… Фидеос почувствовал облегчение. Словно гора спала с плеч. Словно он заплатил наконец старый долг. Всю эту неделю Фидеоса томило беспокойство, которое усиливалось по мере того, как приближался день возвращения на родину. И все потому, что ему никак не удавалось отблагодарить этого человека… Теперь, кажется, все в порядке. Больше не о чем беспокоиться… Но тут Фидеос с удивлением обнаружил, что опять думает о нем и снова — уже в который раз — пытается разобраться в противоречивых чувствах, которые он испытывает к нему.
Турист, проделавший путь от самой Греции, казалось бы, должен привыкнуть к повадкам гостиничных служащих. Нельзя сказать, чтобы все они были на один манер. Попадались такие, которые все делали кое-как, наспех. Многие лебезили и заискивали — авось что-нибудь перепадет… А еще больше было нечистых на руку, которые так и норовили стянуть у проезжего иностранца то деньги, то какую-нибудь вещицу. Наученного опытом туриста не нужно учить уму-разуму. Оказавшись в очередной гостинице, он держится настороженно, присматривается, выжидает… по крайней мере на первых порах.
Приехав во Вьетнам, Фидеос решил не пренебрегать старым опытом. Едва получив номер в гостинице, он соорудил целую систему ловушек. Всюду, где только мог, сделал только ему одному попятные отметины, наладил хитроумные и совершенно незаметные приспособления. Не обнаружив в первые дни за гостиничным служащим, убиравшим его номер, никаких грешков, Фидеос затеял более дерзкую игру: оставив как бы невзначай ключи от чемоданов, он не появлялся в номере весь день. Когда же наконец вернулся, его взору предстала забавная картина: бедняга восседал на стуле перед его номером, добровольно взяв на себя роль сторожа. Правда, он был занят каким-то делом. Фидеосу показалось, что он переписывал что-то похожее на стихи в блокнот с синей обложкой. Увидев постояльца, парень закрыл блокнот, поднялся со стула и как-то очень просто сказал:
— Ключи от номера есть не только у нас с вами. До вас в этом номере побывала не одна сотня людей, и ключи терялись не один раз… Хорошо, что сегодня у меня выходной… Вот я и караулил ваши чемоданы.
Никак не ожидая, что собственная подозрительность приведет к столь щекотливой ситуации, Фидеос пришел в замешательство. Он покраснел до кончиков ушей, протянул руку к блокноту в синей обложке и дружелюбно улыбнулся.
— Я всегда отличался… рассеянностью, извини меня! Что это у тебя? Кажется, стихи?
Вопрос застал парня врасплох. Он смутился и спрятал блокнот в карман. Вид у него был такой, словно его поймали на месте преступления, за какой-то глупой забавой.
В другой раз Фидеос намеренно оставил деньги в кармане рубашки, которую нужно было отдавать в стирку. Ему была очень хорошо знакома манера гостиничных служащих обшаривать карманы вещей, сдаваемых в стирку. Велик ли грех прихватить мелочь, по оплошности забытую постояльцем в кармане! Тем более для этого парня: кроме казенной формы белого цвета, которая, надо сказать, поражала Фидеоса своей белизной, у него был один-единственный костюм — если можно назвать костюмом видавшие виды и изрядно вылинявшие хлопчатобумажные штаны и рубаху коричневого цвета. Но каково же было изумление Фидеоса, когда минуту спустя парень вернулся с деньгами. Бросив на ходу: «Вы забыли это в кармане», — он исчез так же быстро, как и появился, не дав туристу опомниться. Подобные случаи повторялись изо дня в день, и в конце концов Фидеос со спокойной душой уничтожил все свои хитроумные ловушки. Парень явно начинал ему нравиться. Однажды, когда тот собрался в город по делу, Фидеос запросто протянул ему деньги и добродушно сказал: