— Очень я боюсь за них. Это село самое отсталое у нас в волости. Если не подтянутся, всех за собой потащат.
Биен не раз говорил дочери:
— Парни из Миета почти все уже прошли обряд посвящения в юноши. Обычай требует после этого оставаться дома, слушаться родителей, жениться, заводить детей. А скоро набор в армию, родина зовет своих сыновей, но как знать, решится ли кто-нибудь из этих парней нарушить обычай…
Тревога отца передалась Те. Она прекрасно понимала, что с детства искалечены души девушек и парней зао и тяжело им сбросить мучительное бремя древних обычаев. Паутина всегда оплетает самые темные углы, и в отсталых деревнях предрассудки живучи как нигде. У них, в Фиене, раньше тоже так было. Девушки должны были заниматься вышиванием. В январе, феврале и марте к ним сватались парни, и как только закончится сватовство — тут же невесты усаживаются расшивать одежду пестрыми узорами. Целый год вышивают; руки устают, глаза начинают болеть от пестроты красок — тут и индиго, и зеленый, и красный цвет… Девушки зао не знали работы в поле. А если в доме гость или просто зашел кто-то из мужчин, женщина зао не смела сесть в его присутствии, должна была стоять и ждать приказаний… Однако с этого года в селе Фиен нет-нет да и нарушит кто-нибудь нелепый обычай. То одной из первых решила заняться ирригацией, и девушки из их села быстро последовали ее примеру.
На работу они не стали надевать своих пестро расшитых платьев, и никто над ними не смеялся. Потом Те предложила взорвать скалу, чтобы проложить прямую дорогу, и оказалось, что девушки и тут ни в чем не уступят парням — такой грохот поднялся…
Стемнело. Тан забрался под полог, и оттуда почти сразу же послышалось его тихое посапывание. С реки доносилось равномерное жужжание движка. Те прилегла, однако ей не спалось, мысли то и дело возвращались к тому, что произошло в Миете…
Вдруг за оградой, а потом и возле плетеной двери замелькал огонь факела и раздались чьи-то громкие торопливые шаги.
— Открывайте! Открывайте! — крикнул ломающийся юношеский голос.
Плетеная дверь быстро распахнулась. Парень в серой головной повязке бросил факел на землю у самого порога и вошел в дом. Он тяжело дышал и казался очень взволнованным.
— Где товарищ секретарь?
— Что случилось? — спросила Те.
— Где товарищ секретарь?
— Отец на собрании.
Парень сердито сдернул с головы повязку, вытер усталое потное лицо и пробурчал:
— Безобразничают, забыли, что прошли старые времена!
— Что такое? — вскочила Те.
— Наши совсем про закон забыли, связали Тан А Шана, секретаря ячейки.
Тан проснулся и, усевшись на корточки, высунулся из-под полога.
— Это шаман За Нинь сделал, да? — испуганно спросил мальчик.
Да, шаман За Нинь действительно связал Тан А Шана. Но, конечно, не своими руками. По его приказу старики из Миета схватили Тан А Шана и связали его.
Когда Тан А Шан повел парней в поле, шаман преградил им путь, и парни повернули к дому собраний. Словно все силы, что так долго таились в душе, внезапно вырвались наружу.
Если уж парни из села Миет решились гнать зверя, то ни глухой лес, ни глубокие ручьи не заставят их отступить. Стрела легла на тетиву — значит, надо стрелять!
Парни незаметно выскользнули из села. Они решили сначала убрать рис на поле у ручья, и действительно, к полудню большой участок был уже сжат. Старики, занятые обрядом омовения статуи Бана, ни о чем не догадывались. Но вездесущие мальчишки пронюхали обо всем и прибежали в село, крича:
— Тан А Шан не боится шамана, не думайте! Молодцы наши парни!
Услышав эту новость, шаман скривился так, будто проглотил целый стручок горького перца. Он упал на землю и забился.
— О почтенные, эти шалапуты разгневают злого демона, навлекут несчастье на все наше село. Со времен сотворения мира не было такого смутьяна, как этот Тан А Шан…
Тут-то и вспыхнул огонь в груди у старцев. Старики бросились на поле.
Парни увлеченно жали рис и спохватились только тогда, когда старики уже схватили Тан А Шана. Но он не хотел затевать скандала.
— Ребята, отойдите, я сам справлюсь, — сказал он спокойно и обратился к старикам: — Вы не имеете права связывать человека.
Но эти старые люди слишком долго жили в потемках, слишком прочно укоренились здесь древние обычаи, а что такое право и справедливость, они и понятия не имели. С громкими воплями они связали Тан А Шана и потащили его в деревню. Начинало темнеть. Перед домом собраний, с правой стороны, зажгли факелы. В центре двора сгрудились мальчишки, чуть поодаль держались женщины. Парни, отправив посланца в Фиен сообщить волостному секретарю о случившемся, сгрудились позади связанного Тан А Шана. А перед ними стеной встали старики, в злых глазах мелькали красные отблески факелов.
Парни требовали:
— Сходите за председателем кооператива!
— Позвать сюда уполномоченного, пусть разберется!
Но один из стариков важно заявил:
— Люди нашего села сами нас рассудят. В прошлом году этот подстрекатель презрел все запреты и вышел на охоту. Сейчас он снова нарушил обычаи. Во всех смертях, что будут в этом году, — его вина, и в плохом урожае тоже его вина…
Тан А Шан, не дав ему договорить, вышел на середину двора и громко сказал:
— В наших обычаях много хорошего, но немало и плохого. Обычай, который велит охотнику пригласить разделить добычу среди всех жителей села, хороший. И такие обычаи мы будем охранять. Но от плохих обычаев нужно избавляться. В прошлом году целую неделю было запрещено работать, за это время птицы и полевые мыши да и наводнение сколько риса уничтожили, помните? Это табу — отживший предрассудок, в других селах от него давно уже отказались, зачем же мы его храним? Ведь так мы весь рис потеряем, сами голодать будем да и армии нечего будет дать! Вот и судите сами, не позор ли это! А селу своему мы вреда не хотим.
Парни возбужденно кричали:
— Эй, зовите сюда шамана!
— Небось удрал вредный старикашка!
Тут как раз и подошла Те с братишкой. Она встала за спиной Тан А Шана. Все лицо ее было залита слезами. Что так взволновало ее — смелые слова Тан А Шана или то, как он стоял, гордо подняв голову?
Маленький Тан сразу же подскочил к Тан А Шану и с жаром воскликнул:
— Я сейчас развяжу тебя!
Подошел председатель кооператива. Было видно, что его разбудили, лицо со сна казалось бледным — ну прямо кислое тесто в старой глиняной крынке. Он захлопал в ладоши и пронзительно закричал:
— Хватит, хватит, расходитесь, не место здесь буйволам рогами сцепляться и незачем ссориться!
— Да кто ссорится!
— А что же это такое?
— Председатель, засвидетельствуйте. «Протокол о противозаконном нападении и связывании. Мы… жители села Миет свидетельствуем, что…»
Председатель, кажется, только теперь проснулся. Он замахал руками и примирительно сказал:
— Ну ладно, ладно, все мы одной крови, все мы зао…
Но толпа возмущенно потребовала:
— Составляйте протокол да читайте погромче, чтобы все слышали!
— Нужно раз и навсегда отучить людей от дурных привычек! А то чего доброго снова еще что-нибудь затеют!
— Пора нашего шамана на перевоспитание отправить! Хватит ему губить кур да свиней!
Тан А Шан наконец вздохнул с облегчением. У Те тоже будто камень свалился с души. Застучала кровь в висках — это Тан А Шан оглянулся и посмотрел на нее. Впервые глянули они в глаза друг другу…
Так было покончено с одним из самых нелепых обычаев. И село Миет, столь дорогое сердцу Те, обрело новую жизнь.
Много событий произошло еще потом, но Тан, братишка Те, упорно вспоминает только об этом случае. Но ведь и сама Те без конца вспоминает первую встречу с Тан А Шаном на маниоковом поле в безлунную октябрьскую ночь.
А Тан всякий раз, стоит только семье собраться за столом, снова и снова принимается рассказывать отцу эту историю, точно это любимая старая сказка. И Биен, отложив палочки, смеясь, говорит:
— Прежде человек сам надевал на себя путы, а теперь сам их снимает — вот как некоторые сами сбрасывают с себя веревки.
На что Тан обязательно возразит: