— Без десяти два я разбужу отца! — сказал старший и застыл возле часов.
Вечером младший сын встретил отца у порога.
— Папа, в половине пятого они остановились, — испуганно сообщил он, — и больше не хотят идти.
Куан долго суетился возле часов, он наклонял их то влево, то вправо, прижимался головой к стене и, прищурив глаз, проверял, правильно ли висит гиря, потом немного опустил маятник. Жена с молчаливым упреком посмотрела на мужа.
— Часы, как человек, должны поработать несколько деньков, пока не привыкнут, — сказал он будто в оправдание. — Их везли пароходом, была сильная качка, тут любой механизм начнет сдавать.
И часы, словно тронутые радушной заботой хозяина, вдруг опять за тикали.
Всю ночь Куан не спал, он лежал и прислушивался. Вдруг ему показалось, что тиканье прекратилось, но, внимательно прислушавшись, он опять услышал мерное «тик-так, тик-так». Однако стоило ему лишь на мгновение отвлечься, как ласкающий ухо звук куда-то пропадал. Куан тихонько поднялся и на цыпочках подошел к часам. В мерцающем свете лампадки от маятника повеяло покоем и неподвижностью древней молельни. Маленькая стрелка показывала час ночи. Из соседнего дома донеслось четыре удара: значит, уже целых три часа ему только казалось, что часы тикают. Куан опять засуетился, поднял маятник, подтянул гирю. Потом он упал на стул, обливаясь холодным потом, сердце сжималось от отчаяния.
Утром, уходя на работу, чертежник прихватил с собой маленький пузырек. Выпросив немного машинного масла, он смазал шестеренки и оси; для этого он обернул бамбуковую зубочистку тряпочкой, пропитанной маслом. Заметив, что жена следит за ним, бедняга смутился, но, сделав над собой усилие, объяснил с видом человека, знающего свое дело:
— Понимаешь, механизм, как и мы, только мы едим рис, а ему требуется смазка. Теперь-то он у нас заработает…
И в самом деле, часы начали ходить, не останавливаясь. Правда, они немного отставали — на пять минут за полдня. Куан привесил к гире медяшку для тяжести и найденный где-то винт. Но часы продолжали отставать. Тогда он прикрепил к цепи складной нож и даже умудрился приладить шарикоподшипник. Но когда он попытался подвесить еще большой кусок железа, выпрошенный у кузнеца, часы не выдержали, они скособочились и маятник остановился.
Больше Куан ничего придумать не мог. Лишь теперь услышал упрек жены:
— Да, недаром говорят: не зарься на дешевизну, гнилье подсунут.
— Подождем, — ответил Куан, — пусть механизм немного разработается. Вот увидишь, через пару дней они будут показывать время точнее станционных часов.
С тех пор чертежник пустился во все тяжкие. В полдень он задерживался в конторе на пять минут, потом нарочито медленно крутил педали своего велосипеда. Все это ему нужно было, чтобы воскликнуть:
— Смотрите-ка, из конторы до дома я ехал десять минут, значит, сейчас десять минут первого!
Выждав момент, когда на него никто не смотрит, Куан осторожно подводил стрелки на пять минут вперед. Эту же хитрость он повторял и вечером.
— Часы ходят правильно! — торжествующе повторял он. — Точнее быть не может!
— Они же отставали от соседских, — с сомнением в голосе отвечала жена.
— Мало ли что! Он на службу ходит когда захочет, вот за часами и не следит.
Каждый вечер, перед тем как лечь спать, Куан передвигал стрелку вперед на десять минут: после этого он мог быть вполне спокоен за то, что утром часы покажут точное время.
Постепенно он привык к этим маленьким хитростям и не забывал о них, словно о молитве, ни на один день.
Куан познал все капризы и причуды своих часов. Оказывается, они были легко подвержены простуде. Стоило только небу нахмуриться в предвестии дождя, как шестеренки начинали поскрипывать — видимо, от влажности, — и обладатель часов соображал:
«Ага, лодырничать изволите! Придется мне сегодня перевести стрелки вперед на пятнадцать минут».
Когда же погода стояла сухая, маятник работал ритмично и часы за полдня отставали всего на две-три минуты, тогда они доставляли хозяину меньше хлопот.
Так счастливо существовали эти часы в маленькой семье чертежника Куана, который пестовал их, словно отец, вернее — как мать, любящая свое чадо, спасшая его от множества болезней, вырвавшая из объятий смерти и не раз, таким образом, подарившая ему жизнь. Часы тикали не останавливаясь и только жалобно повизгивали в дождливую погоду, словом, вели себя, будто ребенок, схвативший простуду и насморк, которые несут новые заботы родительскому сердцу.
Перевод И. Глебовой.
СЛЕЗЫ В ГЛАЗАХ КОМАНДИРА
В тот самый день, когда кирпичный завод разбомбили во второй раз, дирекция получила от уездного начальства разрешение перебазироваться на другое место, куда-то в самый отдаленный уголок уезда. Здесь же, вблизи моста, американские летчики бросали бомбы, как говорится, зажмурившись, чтобы хоть во что-нибудь попасть. Место становилось слишком опасным.
Сначала занялись перевозкой оборудования. Как только с этим делом было покончено, помощница бригадира черепичников Бикь Хыонг подала заявление об уходе. Правда, ничего странного в этом не было: завод сокращал свои штаты ввиду военного времени и часть рабочих переводили на другие предприятия. Заявление приняли. Но люди, конечно же, не могли не посудачить: мол, этой хитрюге Хыонг просто опостылела скучная работа — целыми днями возись с песком и всякой другой ерундой. Ну что это за удовольствие для такой отчаянной женщины, способной вскружить голову любому мужчине. Другие же уверяли, что Хыонг просто побаивается свекрови, а завод, как назло, перебрался прямо к ней под бок!
Когда эти слухи дошли до Хыонг, она только усмехнулась. А командир отряда местного ополчения рассердился не на шутку.
— Кто распространяет этот вздор? С какой целью? Вот трепачи!
В парткоме общины он заявил, что на восемьдесят пять процентов готов поручиться за Хыонг (с нею он познакомился еще тогда, когда командиры отряда самообороны кирпичного завода приходили договариваться с ополченцами общины о совместных действиях). Что же касается остальных пятнадцати процентов, добавил командир ополченцев, — жизнь покажет. На самом деле появление Хыонг в отряде, оказалось просто удачей для командира. Не успели в общине сформировать женский ополченческий взвод, как тяжело заболела и слегла в больницу Бинь, только что назначенная взводным.
Так под командой Хыонг оказалось больше десятка девушек. И тут же не замедлил подвернуться случай, укрепивший ее авторитет. Как-то лунной ночью девушки заметили, что возле боевых позиций взвода, у подножия холма, околачиваются какие-то типы, и не один, а два или три. Хыонг, не теряя времени, схватила ружье и отправилась на разведку. Вскоре послышались голоса: это Хыонг вступила в перепалку с какими-то мужчинами. Оказалось, те явились сюда из соседних деревень собирать гильзы от ракетных снарядов — при умелых руках они могли бы пригодиться в хозяйстве. Хыонг сказала, что это непорядок, поскольку гильзы — государственное добро и распоряжаться ими должен общинный совет.
— Ну да, — возражали незнакомцы, — они свалились с неба, кто подберет, тот и хозяин.
— В таком случае почему же вы пришли ночью, словно воры?
— Так ведь снаряды сбросили только вечером.
— Мы их заметили первыми, как только они упали, — решительно ответила Хыонг, — нечего тут и рассуждать. А сейчас, прошу вас, пройдемте. Кто знает, для чего вы здесь бродите?
— Ты что же, нас за шпионов принимаешь? — возмущались незнакомцы. — Ну, говори прямо.
— Предлагаю приготовить документы, если они у вас есть, — холодно отпарировала Хыонг. — Вам придется предъявить их милиции. Еще раз прошу, пройдемте!
Девушки радовались, что у них такой решительный командир. К тому же у Хыонг был и кое-какой военный опыт. Ведь недаром раньше она была помощником командира взвода самообороны на заводе.