Когда Хоай достал наконец мяч, Чаунг нашел наилучший, как ему казалось, выход. Надо предупредить Хоая, не дать ему произнести свою просьбу вслух, тогда не придется откровенно и решительно отказывать. Это лучше всего. Чаунг решил направить разговор в другое русло и, когда Хоай с малышом на руках вернулся к столу, спросил:
— Хоай, а какие у вас в этом году виды на урожай? Работы небось много. Ловко ты сумел оттуда сбежать, пусть даже и на время.
Хоай, похлопывая малыша по спинке, заулыбался:
— Работы круглый год столько, что в глазах темно. Так-то, старина. А вырвался я сюда потому, что очень уж по тебе соскучился. Поверь, не от безделья это. Я уже говорил тебе, как женушка меня до самого отъезда отговаривала. Но я ей ответил, что очень мне нужно друга проведать; ей-то что: перелезла через изгородь и — уже у подружки. Уговорил все-таки, отпустила.
Хоай опять улыбнулся, показывая свои некрасивые белые зубы.
Черт подери, снова все та же пластинка: соскучился по другу, разыскивал друга. Чаунг ловко ушел от опасной темы.
— А что сейчас делают в деревне?
Хоай повернулся к Ван, его густые черные брови поднялись вверх.
— Посмотрите-ка, Ван, — проговорил он с усмешкой. — Старина Чаунг позабыл даже, как рис растят. Сейчас середина девятого месяца[72], колос уже золотится, люди распахивают землю под рисовую рассаду, готовятся сеять, а потом будут готовиться к жатве. Заговорил я про рис и вспомнил смешной случай. Тогда, понятно, мы были еще ребятами. Ты помнишь, дружище, как мы шли с тобой к Длинным полям? Идем через болота, я стал тебя пиявками пугать, а ты и впрямь перепугался, закричал, оступился и угодил в самую трясину, с головы до ног выпачкался. Как вернулись домой, мама меня за это совсем запилила. А пиявки и в самом деле страшные…
Ван посмотрела на Чаунга и рассмеялась. Чаунг кивнул:
— Как же, как же, припоминаю…
Хоай слегка постучал по столу.
— Были мы тогда совсем молодыми, и чего только с нами не бывало. За целую ночь не расскажешь. Когда ты, старина, уехал, мама очень по тебе скучала. Если к обеду есть что-нибудь вкусное, сразу про тебя вспомнит. А я ей говорю: «Полно, мама, у него широкая дорога, здесь бы он заглох». А она: «Я-то знаю, да жалко мне его, городской он и с малолетства только и знал, что в школе учиться, а теперь туго ему приходится, одни соленые овощи ест».
Чаунг быстро взглянул на Хоая:
— М-да… Добрая была старушка. А как все-таки рис в этом году? Неплохой? Теперь небось все убедились, что частый посев дает отличный эффект.
— Виды на урожай хорошие. У нас в кооперативе народ доволен. А частый посев… его с умом применять надо, все зависит от того, какая земля, какие удобрения. Да, Чаунг, а ты помнишь, дружище, Тан, ту милую девушку с хутора Динь?
Чаунг потер лоб:
— А-а, это ты про ту, которую мне твоя мамаша все сватала…
— Вот именно. Память у тебя что надо. Тогда-то мы шутили, а потом оказалось, что дело тут нешуточное. Ты уехал, а бедненькая Тан затосковала, все ждала тебя. Как только, бывало, встретит, непременно спросит, не собирается ли, мол, белолицый Чаунг вернуться в наши края. Жаль мне было девушку. Видно, полюбилось ей твое белое личико, потому и звала тебя белолицым Чаунгом. Потом мама моя видит, как она мается, и сказала девушке, что Чаунг, мол, уже женился — это чтобы Тан не ждала тебя и зря не надеялась.
Хоай скосил глаза в сторону Ван:
— Это я старые байки рассказываю, позабавить вас хочу. Вы не сердитесь. Старушка моя сама придумала про женитьбу Чаунга, чтобы Тан бросила о нем думать, а по правде сказать, мы тогда и знать не могли, что там со стариной Чаунгом.
Ван усмехнулась, посмотрела на Чаунга и еще ниже склонилась над вязаньем. Рассказ Хоая на мгновенье вернул Чаунга к милым воспоминаниям юности. М-да, где ты, милая Тан? Когда он жил у Хоая, она каждый день находила какой-нибудь повод, чтобы заглянуть к ним. То за ситом придет, то за листьями для приправы. А встретит Чаунга, смутится, покраснеет и сказать ничего не может. Как-то раз чуть на столб не налетела. Мать Хоая сказала тогда: «Нравишься ты ей. Не иначе как хочется ей за городского выйти». Было Чаунгу в тот год немногим более двадцати, и, когда он узнал, что девушка к нему неравнодушна, ему это польстило. Но потом он уехал из деревни и забыл о Тан. Сегодня же он снова как наяву увидел перед собой знакомую фигурку девушки с темноватой кожей и чувственным взглядом чуть удлиненных глаз.