— Лам, друг! Я очень за тебя беспокоился. Тебе ведь никогда не приходилось заниматься таким делом. К тому же это моя обязанность, ты тут ни при чем. Я уже вполне оправился, ну, давай-ка мне мины…
— Нет! Ни за что в жизни!
Лам замотал головой и вдруг подумал, что повторяет слова, которые слышал от других. Ни за что в жизни… Хао любил произносить эти слова, когда они вместе работали на дамбе, защищающей поля от наводнения, или когда рыли канавы на полях кооператива. А дома его собственная мать каждый день произносила эти самые слова. И здесь, в части, многие говорили так… и всегда решали за него. А он, Лам, это терпел и вел себя словно избалованный, всеми оберегаемый ребенок. Только теперь он понял, как все это ему надоело. Нет, он больше не позволит так обращаться с собой.
Попятившись назад, Лам судорожно вцепился в сумку с минами, словно опасаясь, как бы Хао не вырвал сумку у него из рук. Тот приблизился к нему, собираясь что-то сказать, но не успел и рта раскрыть, как почувствовал на своем плече сильную руку Лама и впервые в жизни увидел в глазах друга незнакомые злые огоньки. Даже голос Лама показался ему совершенно незнакомым — слишком строгим и твердым:
— Ну ладно, хватит! Ты можешь наконец понять, что это задание поручено мне и я не могу перепоручить его кому бы то ни было. Ясно? А теперь иди назад…
Все это было сказано спокойно, но твердо.
— Лам! Да выслушай же ты меня! Надо быть очень осторожным, очень…
Но Лам уже не слушал, он стремительно бросился вперед. На бегу он несколько раз оглянулся и радостно засмеялся, белоснежные зубы так и засверкали на мокром от пота лице.
Эту бомбу Лам увидел сразу. Спускаясь по крутому склону к дороге, он не сводил глаз с чудища, зарывшегося носом в землю прямо посредине дороги.
«Ну и подарочек подбросил нам мистер Джонсон!» — подумал он.
Разговаривая вполголоса сам с собой — это как-то успокаивало, — Лам остановился в нескольких шагах от бомбы. Она поразила его своими огромными размерами. «Ну и ну! — подумал Лам, — она похожа на гигантскую лодку, опрокинутую вверх дном. Ишь ты, как чудно выкрашена, не то желтая, не то рыжая». Впервые в жизни Лам собственными глазами увидел такую огромную бомбу… и совсем целую… Разглядывая бомбу, он вдруг обнаружил, что нисколько не волнуется. Он ощупал шероховатый корпус бомбы и только поежился.
Тело бомбы оказалось горячим, как нагретая сковорода. Может быть, оттого, что злой огонь, заключенный внутри, уже начал разгораться, а может, она нагрелась от солнца? Кто ее знает! Что толку понапрасну волноваться и ломать себе голову? Надо поскорее приниматься за дело, так-то оно будет лучше.
Лам приступил к делу. Земля на том месте, где залегла бомба, оказалась твердой, как обожженный кирпич, и лом отскакивал от нее. Но для Лама это была привычная работа — недаром он наловчился взрывать скалы. Вскоре углубление для закладки мины было готово. Лам еще раз ощупал ямку над горячим корпусом бомбы. Ну вот, почти все готово. Остается заложить запал, установить взрыватель, установить мины в углублении… все это он проделывал не раз, все давно знакомо. Вот только запал… кто знает, какой длины должен быть шнур… А то ведь не успеешь добежать до поворота дороги, как эта штуковина бабахнет.
Лам стал в тупик. От волнения у него заныло под ложечкой… Стиснув зубы, он одним ударом ножа перерезал шнур, уложил все мины в приготовленную ямку и плотно присыпал их землей…
Достав коробок, он невольно помедлил и, чиркнув спичкой, не сразу поднес ее к концу шнура… Шнур загорелся, но Лам подождал еще секунду-другую: надо было убедиться, что огонь побежал дальше. Лам в последний раз взглянул на чудище, залегшее посреди дороги. «Ну и громадина, — снова подумал он, — чтоб тебе пусто было, американский гостинчик! Только бы успеть убраться подальше отсюда, ведь через минуту-другую твое раздутое брюхо разлетится на куски и останется лишь груда металлолома!» Лам бежал, бормоча себе под нос: «Ничего, через минуту твоя песенка будет спета! И не так уж трудно было с тобой расправиться, дело, прямо надо сказать, пустячное…»
В лесу снова воцарилась торжественная тишина. Глубокое спокойное безмолвие. Не слышно больше взрывов. Даже цикады в густой листве разом оборвали звонкий хор. И только ручей неумолчно журчит в прохладной зеленой тени.
Лам искупался в ручье. Тщательно отряхнув от земли гимнастерку, он накинул ее на плечи и уселся рядом с Хао. Теперь, когда все было позади, его так и тянуло поозорничать… Он сунул за шиворот Хао холодную мокрую руку.