С животноводческой фермы донесся крик петуха.
— Скоро утро, Сюен, — Чанг прервала воспитанницу. — Ложись на мою кровать и вздремни немножко. Завтра доскажешь.
Но Сюен, целиком ушедшая в свои мысли, даже не слышала ее.
Никогда еще Сюен с матерью не ужинали так славно и так весело. Сюен собрала посуду и, прежде чем вымыть ее, сказала:
— Мама, я уеду завтра самым ранним поездом.
— Ладно. А пока попробуй-ка апельсинчика. Я разрезала. Сорт «садоай», сладкий-сладкий! Правильно, поезжай пораньше, а то о тебе в училище беспокоятся. Но… все-таки, может, останешься здесь еще на денек? Теперь уж все равно… А завтра у меня получка.
Вспомнив вдруг о пятидонговой бумажке, которую она уронила на пол, Сюен наклонилась и подобрала ее.
— Деньги у меня есть. А получка, мама, тебе самой пригодится.
— Откуда у тебя эти деньги? — встревожилась мать.
— Я ехала в трамвае и подняла бумажник — один старый дяденька уронил. Он уж благодарил, благодарил меня, спрашивал адрес и как зовут, но я так растерялась, не знала, что и отвечать. Вот и не заметила, как этот дяденька сунул мне в руку бумажку.
— Доченька, зачем ты взяла эти деньги?
— Я же говорю, мама, очень я тогда растерялась, даже не заметила, как он мне сунул деньги в руку.
Мать задумалась на мгновение, потом встала, положила руку на плечо дочери и сказала, внезапно погрустнев:
— Хорошо. Уезжай завтра. Возьми на дорогу апельсины, мне их из Нгеана прислали.
— Вот здорово! Я их отвезу в училище. Те, что поспелее, подарю Чанг и учителям, а остальные — девочкам. Сегодня вечером никуда не пойду, буду в дорогу собираться. Завтра встанем пораньше и ты успеешь проводить меня на вокзал.
Поднявшись, чтобы расправить плечи, Сюен опять крепко схватила за руку Чанг.
— Вы… вы мне верите? — спросила девушка умоляюще.
Ясная улыбка осветила бледное, осунувшееся от бессонницы лицо сержанта милиции.
— Об этом я уже давно сказала твоей матери. А тебя я еще кое о чем спрошу, перед тем как доложить дирекции. Теперь же устраивайся на моей постели, укройся одеялом и спи. А мне еще надо кончить одно дело.
Дождавшись, пока Сюен не затихла, Чанг вернулась к столу и дописала письмо, которое начала пять ночей назад.
Перевод Н. Никулина.
КАМЕННЫЙ ВОРОБЕЙ
— Держи, я добавлю тебе еще хао, всего получается донг тридцать су. Оставишь ее мне, идет?
Верзила вытаращил глаза и собрался было ответить, но промолчал, он снова залюбовался каменным воробьем, скакавшим в клетке.
Через час с небольшим, после обеда, верзила навсегда покинет это место. Ему хотелось, чтобы были хорошими и воспоминания, которые он унесет, и память, которую он оставит по себе. Приняться за старое? Верзила тогда давно всыпал бы как следует этому зануде. В затруднительных случаях он, бывало, всегда переходил на кулаки. Но теперь с этим кончено. Все, завязал.
А каменный воробей неутомимо скакал в клетке, высовывал наружу клюв, искал выхода на свободу. Бедная птица! Верзила держал ее в клетке уже два месяца, а она так и не привыкла ни к нему, ни к своему новому жилью. Каждый раз, пытаясь просунуть клюв между прутьев, она оставляла на них пушинки. Ну точь-в-точь сам верзила в первые дни, после того как его водворили в исправительно-трудовой лагерь. Теперь не то! Да, конечно, ему, как и птице, хочется вырваться на свободу, но верзилу посадили в заключение для того, чтобы сделать из него человека. А за что, за какую провинность томится в клетке несчастная птица? На потеху людям? Вот так и начинаешь понимать, как это чудесно — жить на воле. И не только человеку, но и птице. Кому, как не верзиле, долгих восемь лет отбывавшему срок в исправительно-трудовом лагере, знать цену свободы?
Потому одним из добрых дел, которые задумал он, Седьмой Ниеу[4], когда получил указ о помиловании, было вот это — он должен своими руками выпустить на волю птицу. Он представлял, как выпорхнет она из клетки, взмахнет крыльями и взмоет в вышину, стремительно и легко, будто стрела, выпущенная из лука, и будет лететь и лететь, пока не скроется из виду.
В лощине без устали журчал ручей, который перекрыла плотина маленькой гидроэлектростанции. Он пел низким голосом, и только изредка в это однообразное журчание врывались звонкие ноты — где-то поблизости кричал черный дрозд. Пахнуло ветерком. Он донес благоухание белых роз, которые росли в цветнике у входа в лагерь, они успели распуститься после ночного дождя.
4
Обычай прибавлять к имени детей слово «ка» (старший) или порядковые числительные (второй, третий и т. д.) существовал в семьях на юге Вьетнама. Впоследствии этот обычай был заимствован преступным миром.