— Очень. За вечер мы побывали в трех подразделениях. И знаете, я там встретила…
Она вдруг запнулась и испытующе поглядела на соседку.
— Кого же ты там встретила?
— Да так… одного парня, мы с ним учились в десятом классе. Их часть недавно перевели в Ханой.
— Эх, если б наш До был с ним в одной части!
— Он говорил мне, что видел До в Хайзыонге. До здоров, и у него все в порядке. Вы не дадите мне мой ключ?
— А может, у меня переночуешь?
— Да нет, мне надо еще кое-что собрать. Завтра очень рано на работу.
Лиен сняла со стены висевший в углу за керосиновой лампой ключ, вышла, прикрыв за собой дверь, и побежала домой. Когда она зажгла лампу, ей почудилось, будто пустая сыроватая комната стала вдруг просторнее, чем раньше. Цветы на маленьком столике посреди комнаты совсем завяли, осыпавшиеся лепестки пестрели вокруг вазы. За нею виднелся краешек фотографии — старшая сестра Лиен с мужем. Усевшись на стул, Лиен долго глядела на них, потом придвинула лампу, поглядела в стоявшее на уголке стола зеркало и поправила чуть растрепавшиеся на затылке волосы. Из зеркала на нее смотрели большие, широко раскрытые глаза, темневшие на бледном лице, они, казалось, спрашивали: «Чему это ты, Лиен, радуешься?.. Отчего так бьется твое сердце и румянец, как огонь в очаге, согревает твои щеки?..»
Она снова взглянула на фотографию: «Куи, сестричка, ты ведь у нас старшая! Скажи мне хоть слово… Я его люблю… Скажи, это хорошо или плохо? Я помню наш с тобой разговор… Я вовсе не увлеклась одной лишь приятной внешностью, но… но я не могу тебе объяснить, за что я люблю его. Когда я остаюсь дома одна, мне все равно кажется, будто он рядом и держит мою руку в своей ладони, такой большой и горячей. Во мраке мне чудится его лицо под каской, я слышу запах его пропитавшейся по́том и пылью гимнастерки и голос — глубокий и низкий… Сестра, отчего он так быстро переменился? Ведь ты была еще дома, когда он уходил в армию; помнить, он сидел и болтал с нами за этим столом, худой и нескладный школьник, а я возилась — для виду — с веточками полураскрывшихся цветов, дожидаясь, когда же он наконец уйдет. Я догадывалась: он хочет поговорить со мною, но старалась избежать этого разговора, словно опасалась чего-то. Я твердила друзьям, что если когда-нибудь и полюблю, то у любимого моего непременно будет прекрасный певческий голос, сильный и звонкий. А у него-то и вовсе нету ни голоса, ни слуха. Когда мы провожали его всем классом до станции Травяной ряд, я старалась казаться равнодушной, последней протянула ему руку и сказала холодно: «Ну, прощай, новобранец…» Незадолго до этого прошел ливень, привокзальные улицы были залиты водой, и проносившиеся грузовики оставляли за собою бурлящие водовороты. Напротив, на коньке гостиничной крыши, сидели рядком белые голуби… На обратном пути, едва свернув в наш переулок, я бросилась к их дому. «Да, Лиен, — сказала его мать, — вот и уехал мой До…» — «Не грустите, — ответила я, — прощаясь со мной на вокзале, он попросил заботиться о вас…» Наверно, он бы очень обрадовался, если б увидел, как ласково я обняла ее, и услышал эти мои слова. Я тогда только начала понимать, как легко вторгаются в нашу память парни, надевшие солдатскую форму, поняла, что было бы непростительно позабыть о тех, чьи жизни отданы нам без остатка, чьи радости и огорчения зависят от нас. Я стала писать ему письма: они уходили в одном конверте с письмами его матери; писала я коротко, конечно, но это не были формальные отписки, просто я не знала, о чем писать. Чаще всего я пересказывала ему новости нашего переулка: к примеру, как мы провожали на фронт тебя и Куана и засиделись допоздна, распивая чай с засахаренными семенами лотоса и слушая Бетховена, и вдруг посередине «Лунной сонаты» завыли сирены; Куан сразу стал отсылать тебя в убежище, а ты — прогонять в убежище меня, я ужасно рассердилась, и мы — все трое — расхохотались. Тогда не было такой луны, как сегодня, но и при свете звезд видны были на синеватом фоне облаков наклеенные на оконные стекла бумажные петухи[18]. Соседи поднимались по переулку, как пассажиры на палубу готового к отплытию корабля. И запах цветов шыа[19], доносившийся с дальних улиц, заполонил дом. Ты и сама, конечно, помнишь ту ночь!.. Что ж ты молчишь, сестра? Положила голову на плечо Куану и знай себе улыбаешься…
Город теперь стал совсем малолюдным, и наш переулок тоже. Дети почти все эвакуированы. А ведь не так давно я и сама была в эвакуации с музыкальной школой и прекрасно все помню. Мы жили в деревне и однажды решили помочь крестьянам собрать урожай. На поле стояла вода, мы закатали брюки и только шагнули с межи, глядь — пиявки! Перепугались до смерти. А я еще подобрала прилепившееся к травинке гнездо с икринками ка куонга[20], думала — водяной цветок, и прицепила на блузку. Пока дошла до дому, начался страшный зуд, потом по всему телу пошли волдыри, проболела почти неделю.
18
Чтобы предохранить окна во время бомбежки, во Вьетнаме часто наклеивают на стекла не обычные бумажные полосы, а вырезанные из бумаги силуэты цветов, зверей и т. п.
20