Черт возьми, похоже на то, что он снова утратил свободу! Он все еще сидел в полутьме у порога, дожидаясь, пока молодуха Кам кончит свои дела. Он ведь не просто офицер, а образованный офицер-католик, находящийся на службе в армии президента Дьема, ему ли не понять, что у каждого живого существа могут быть свои причины для недовольства и раздражения. Однако сколько можно дразнить его запахом рыбного соуса, который щекочет ноздри? Сколько можно стоять к нему спиной? Впрочем, эта спина так и притягивает к себе его взгляд. Она повернулась к нему вполоборота, так что ему стала видна гладкая щека. Пожалуй, сейчас она не взовьется, как вначале, если он попробует подойти к ней поближе. Он шагнул к ней. От всего тела Кам исходил резкий запах. Ее лицо было чем-то выпачкано. Но шея была ослепительно белой. Он впился глазами в эту шею. В это время снова раздался стон умирающей старухи.
— Господин, свекровь при смерти! Пожалейте меня!
— Я приглашу сюда священника из Сайгона. Я женюсь на тебе. Все мои три тысячи донгов, все мое жалованье… — Он на минуту запнулся, внезапно вспомнив об отце. У старой бестии водятся деньжонки, но он все равно любит вымогать…
Увидев, что Кам, зажав губами гребень, укладывает жгутом рассыпавшиеся волосы, он произнес сдавленным шепотом:
— Я буду любить тебя по-особому. Так любил Христос деву Марию, ты ведь слышала о непорочном зачатии. Я сделаю тебя счастливой. Клянусь…
— От меня дурно пахнет. Прошу вас, уходите отсюда поскорее! Матушка! Вам очень больно? Сейчас будет готов рыбный суп.
Больная не отзывалась.
— Матушка, вам больно?
Из-под груды циновок не доносилось ни звука. Он быстро перекрестился рукой, на которой не было кольца, призывая на помощь господа бога.
— Матушка… еще утром вы просили укрыть вас цветной циновкой…
Не дожидаясь, когда она умолкнет, он бросился на нее. Благодаря навыкам, приобретенным в армии, он действовал мгновенно. Перво-наперво он зажал ей рот. Затрещали безжалостно раздираемые женские брюки из грубого шелка, выкрашенного настоем коры дерева сим. На миг ей удалось высвободиться. Тогда он пустил в ход особый прием, быстро нагнулся. Испуганные шумом борьбы, с писком разбежались мыши. Вдруг он взвыл не своим голосом. Нестерпимая боль! Острые редкие зубья старого гребня, сделанного из крепкой древесины хлебного дерева, впились в его глаза.