— Милая, припудрись, — сказал он.
Ван попыталась было высвободиться из объятий мужа:
— Что с тобой? Прямо сумасшедший, едва не задушил. С тебя штраф…
— Штраф так штраф, я готов заплатить, — засмеялся он.
Ван тихонько прижала ладони к щеке мужа.
— Полно. А то смотри — дождешься у меня, будет наказание…
Раздался стук в дверь, Чаунг тотчас выпустил из объятий жену, быстрым шагом подошел к дивану, уселся и притворился, будто поглощен журналом.
— Войдите, — громко сказал он.
Домработница Ут, робко приоткрыв дверь, просунула голову и едва слышно, заикаясь, сказала:
— Извините, к в-вам гость.
Чаунг машинально взглянул на часы: они показывали три минуты восьмого. Он посмотрел на жену:
— Гость? Кто-нибудь из знакомых или чужой?
— Чужой, — отвечала Ут.
— Чужой? Странно. Кто же это: мужчина или женщина?
— Мужчина. Я никогда его раньше не видела. Похоже, что он прямо с поезда. За спиной мешок, а в руке плетеная клетка с голубями. Я сказала, что вы заняты, и велела ему подождать на улице.
Чаунгу все это явно не нравилось:
— Хм… Плетеная клетка с голубями? Хм… Может, вы скажете ему, что дома никого нет?
Ван повернулась к мужу:
— Давай сначала узнаем, кто пришел, ведь время у нас еще есть. Машина пока не приехала.
Чаунг рывком отложил в сторону журнал:
— Ладно, Ут, пригласите его.
Чаунг одернул свой наглухо застегнутый китель с отложным воротником, еще раз взглянул на часы и вышел в гостиную; там он расположился в кресле, обтянутом кремовым штофом. Он опять сделал вид, что углубился в чтение, лицо его приняло холодное, официальное выражение, но в прищуре глаз угадывались тревога и раздражение.
Раздался стук входной двери, смех, по дорожке, усыпанной галькой, зашуршали сандалии.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался свежий, прохладный воздух. Из темного дверного проема шагнул мужчина лет тридцати в полинявшей простой крестьянской одежде черного цвета, в руках он держал клетку с голубями, за плечами болтался матерчатый мешок. Мужчина на мгновение остановился, пристально посмотрел на Чаунга, потом радостно рассмеялся и шагнул прямо к нему:
— Ха-ха-ха! Небеса! Так вот где я застукал тебя, дружище.
Чаунг поднялся, на его лице было написано недоумение и промелькнула тень неудовольствия столь вольным обращением. Чаунг подошел к гостю, с достоинством протянул руку и вымолвил ледяным тоном:
— А-а, здравствуйте…
Незнакомец схватил белую, холеную руку Чаунга, сильно и грубовато тряхнул и, не дожидаясь приглашения хозяина, потащил его прямо во внутренние комнаты:
— Ха-ха! Ну вот, наконец-то! — говорил он, с трудом переводя дух. — Признаться, сперва я тебя не узнал. Но я решил: на этот раз во что бы то ни стало разыщу старого друга. А женушка моя, право же, пророк. Я было не хотел брать с собой голубей, боялся, не найду тебя. А женушка все свое: бери-бери, вдруг повезет, найдешь его, будет гостинец из деревни. Дело-то, понятно, не в ценности, а дорого, что от старого друга.
Чаунг продолжал с недоумением вглядываться в гостя. Вроде бы что-то знакомое есть в этом лице… В самом деле, очень знакомое… Эти чуть-чуть раскосые глаза, и густые черные, как будто подведенные углем брови, этот большой рот, эти крупные крепкие белые зубы, этот громовой голос, которым бы только приказы отдавать. Все это удивительно знакомо. Ясно, что перед ним кто-то из старых знакомых, но кто именно, Чаунг припомнить не мог. Поэтому он, строго поглядывая на гостя, отвечал лишь вежливыми междометиями:
— А-а, о, да…
А гость продолжал без передышки:
— Так вот, я эту клетку взял. И не ошибся. Конечно, у тебя здесь всего хватает, но это же гостинец из деревни. Завтра поджарим, полакомимся. Их надо обработать, потушить хорошенько на медленном огне, добавить бобов, вкусно будет, просто на редкость. Известно, работа здесь у вас в этом Ханое тяжелая…
Чаунг указал на кресло:
— Пожалуйста, прошу садиться, отдыхайте…
От этих слов гость еще больше развеселился:
— Ну и ну! Ты со мной обращаешься точно с высоким гостем: «прошу», «пожалуйста»… Слушай, вот что… В Ханое воздух нечистый, не то что у нас в деревне. Тебе надо брюхо набивать хорошенько, тогда будешь работать как следует на благо народа. Правильно я говорю?
Гость снял с плеча матерчатый мешок и положил на стол, а клетку поставил на пол, даже не заметив, что он выложен красивой кафельной плиткой:
— Вон они тут, голубчики. Теперь им тепло. А то порода эта холода совсем не терпит. Завтра я тебя таким блюдом угощу…