— Ой, зачем такая роскошь! Если так тратиться, никаких денег не напасешься. Я понимаю, Чаунг занимает видное положение, но в Ханое деньги так и текут: то одно, то другое. Без экономии нельзя.
Ван стало неловко, щеки у нее раскраснелись отчасти потому, что она хлопотала у очага, а отчасти от этих слов, сказанных от души.
— Ничего, — проговорила она, — в кои-то веки вы к нам заехали. Ну, а экономить, конечно, нужно круглый год.
— Если вы меня будете так угощать, то я к вам больше и показаться не посмею. Однако, коль еда на подносе, надо есть.
Хоай придвинул к себе поднос:
— Вы-то, наверное, не знаете, а ведь мы раньше с вашим Чаунгом были неразлучными друзьями. Потом прошло десять лет, пути разошлись: я там, он здесь. Я все разыскивал Чаунга.
Ван, видя, что Хоай за разговорами забыл о еде, напомнила:
— Кушайте, а то остынет.
Хоай взял чашку горячего риса, поел с аппетитом и поставил чашку на поднос:
— Случилось это году в сорок девятом или пятидесятом. Старину Чаунга перевели с повышением, он уехал, а я так и живу в своих родных краях. Образования-то у меня нет, потому я как был «низовым», так и остался. А Чаунг — голова. Я и тогда ему говорил: здесь ты точно рыба на мелководье, с твоими способностями тебе нужно дело покрупнее. Жизнь показала, что и я в людях кое-что смыслю. Давно я хотел разузнать, как сложилась жизнь моего друга. Наконец в прошлом году встретился мне один наш общий знакомый, он мне и сказал, что Чаунг в Ханое, на высоком посту. Выходит, что я был прав. У старины Чаунга голова отличная… Вот и подумал я: как бы то ни было, а старого друга я навещу, вспомним, как спали вместе на одной рваной циновке. Да до сих пор все разные хлопоты мешали, никак не удавалось выбраться. Женушка до последнего дня меня отговаривала. И жатва, мол, скоро, и путь дальний, хотя вроде и поезда ходят, и пароходы. Работы в деревне, знаете, невпроворот. Но я сказал: отпустите меня на несколько дней к другу. По правде говоря, женушка моя сейчас в интересном положении. Но я все-таки поехал проведать друга. Думаю: если сейчас не поохать, народится ребеночек, тогда года два-три пройдет, прежде чем удастся вздохнуть чуть-чуть свободнее. Вот и приехал, повидал старину Чаунга, с вами познакомился и на душе легче стало.
Все это Хоай выпалил единым духом, сияя. Ван не осмеливалась его перебивать. Хоай, окончив говорить, широко улыбнулся и опять с аппетитом принялся за еду. Большими загрубевшими пальцами, почерневшими от работы, он неловко держал тонкую фарфоровую чашку. Ван время от времени подкладывала ему еще рису. Подцепив палочкой кусочек соленья, Хоай поднял свои черные, будто нарисованные углем брови и посмотрел на нее.
— А вы молодчина, живете в Ханое, но овощи солить умеете. В деревне у нас это главная еда. Как только принимаюсь за соленые овощи, всегда вспоминаю один смешной случай. Когда старина Чаунг жил у нас в доме, была еще жива моя мама. Как-то она купила немного овощей и велела Чаунгу нарезать для соленья. Не знаю, как уж это у него вышло, только Чаунг изрезал все на мельчайшие кусочки, будто для каши. Мама так смеялась, так потешалась, вот, мол, что значит городской — в школу ходил, с детства забот не знал, ему никогда и овощи резать для соленья не приходилось. Представьте, какое чудно́е блюдо пришлось нам съесть в тот раз!
Ван улыбнулась. Ее заразило искреннее веселье Хоая, заинтересовали его немудреные рассказы. И, глядя на него, она снова подумала, что муж держал себя со старым другом недостойно. Ван было стыдно слушать, как Хоай с искренней теплотой говорит о Чаунге, как расхваливает его. Подчеркнутая вежливая холодность мужа казалась ей непонятной. И Чаунг выглядел теперь недостойным такого искреннего отношения. Но может, она слишком строго судит о муже? Ведь он безумно занят, у него нет и пяти свободных минут… К тому же Чаунг вначале даже не узнал друга… Да, но разве таких друзей забывают? А впрочем, если подумать, и в этом, пожалуй, ничего особенного нет. Сколько друзей было у Чаунга за эти годы, какие-то лица могли и стереться в памяти. Но после того, как Чаунг узнал Хоая, почему он ни единым словом, ни единым жестом не показал, что верен прежней дружбе. Ван почему-то вспомнила о своих маленьких тайных несогласиях с мужем, которые с некоторых пор накапливались в душе. Нет, наверное, она слишком горячится, возводит на мужа напраслину. И она решила сказать несколько хороших слов о муже, чтобы поддержать Хоая, но почему-то промолчала. Хоай же не обратил внимания на задумчивость Ван и тревогу в ее глазах. Отставив чашку, он аккуратно сложил палочки для еды.