В телефоне раздались короткие гудки, а я все продолжала стоять посреди кухни, сжимая его в руках. Я только что подсмотрела в замочную скважину нечто такое, чего однозначно не должна была знать и видеть. Опять. Мир вокруг начал медленно рушиться, рассыпаясь в прах у моих ног.
Ослепительные краски вмиг сделались блеклыми и серыми, а солнечное тепло, заполнявшее меня изнутри, превратилось в ледяную колючую крошку. Я не могла истолковать услышанное по телефону не правильно. Здесь не существовало полутонов и двузначности.
То, что я считала по праву своим, оказалось ворованным. Оказалось, что я воровала Макса у другой женщины, у его дочери, я воровала счастливые минуты, проведенные с ним, обманывая судьбу. Даже для ее черного чувства юмора это было уже слишком. Шок, лишивший меня способности говорить и двигаться, незаметно отпускал, уступая место болезненной глубокой ране где-то в области сердца. Стоило ли с таким опозданием научиться любить, чтобы в результате почувствовать это?
И вдруг вся горечь, съедающая меня изнутри, превратилась в холодную ярость, направленную на Макса. Как он мог так поступить со мной? Как он мог обманывать свою семью? Как он мог оказаться таким же, как мой отец? Какое право он имел вновь появляться в моей жизни и строить воздушные замки, выдавая их за реальные? Как он допустил, чтобы я начала привыкать к нему, если знал, что никакого продолжения не будет?
Все еще не в состоянии прийти в себя от внезапного открытия, разрушившего весь мой мир, обретенный в любимом человеке, я аккуратно положила телефон обратно на стол и как в тумане прошла в коридор. Обув туфли и сняв с вешалки жакет с сумкой, я вышла за дверь, захлопнув ее и оставляя за спиной все, что еще несколько минут назад было мне так важно и дорого. Я опять сбегала от мужчины, но на этот раз не потому что боялась в него влюбиться, а потому что это уже произошло. Уходя по-английски, не прощаясь и не объясняя причин, я знала, что это навсегда. Уходила, не в состоянии переступить через себя даже ради Макса. Никто не заслуживает предательств. Если он не смог сам сделать правильный выбор, его обязана сделать я.
За мной захлопнулась дверь в подаренный мне Рай, который на самом деле принадлежал совсем не мне. Пора вновь становиться взрослой и сильной. Пора переставать верить в сказки, которые со мной не случаются по определению.
Выйдя на улицу, я поймала такси и назвала свой адрес. Только бы продержаться до дома. Только бы не разрешить разъедающей боли вырваться на волю. Не сейчас. Всю дорогу я разглядывала ремешок своей сумки с таким сосредоточием, что казалось еще немного и мой взгляд прожжет его насквозь. Вскоре такси остановилось у моего подъезда и, расплатившись, я выбралась наружу.
Ступеньки. Одна, вторая, третья… Я считала каждую, поднимаясь на свой этаж, не давая мозгу возможности думать о чем-либо другом. Входная дверь. Ключи в дрожащей руке. Наконец, замок поддался, и я оказалась в своем панцире. Закрыв изнутри дверь, я выключила домофон, отключила стационарный телефон и, достав из сумки свой мобильный, повторила эту же процедуру и с ним.
Стало трудно дышать. Будто кислород вообще не проникал в мои легкие. Какая же тонкая грань находится между ощущениями всепоглощающего счастья и пучиной сжигающей боли. Я прислонилась спиной к входной двери и просто съехала по ней, усевшись на пол. Ты хотела знать цену за сутки счастья? Вот она, твоя цена. Вдох, еще один… Из глаз хлынули немые слезы, выплескивая вместе с собой весь яд разочарования и страха перед завтрашним днем. Завтра будет еще больнее, наверняка.
Не знаю, сколько я так просидела, только вдруг в мою входную дверь раздался стук. Я вытерла слезы тыльной стороной ладони, размазывая их по лицу, и прислушалась. Еще раз, более настойчиво и громко. Это он! Господи, пожалуйста, не дай мне проявить слабость! Прошу, не позволяй мне открыть ему, и простить все на свете, лишь за очередную дозу счастья, украденного у другой женщины.
Макс все не уходил, продолжая настойчиво стучать, а я все продолжала сидеть под дверью, сдерживая, рвущиеся изнутри рыдания.
- Я не могу, - тихий шепот боли, - Так не должно было быть. Это не то, чего я хотела.
Очередной стук.
- Уходи, пожалуйста, - тихо, чтобы он не услышал, - Прошу, пусть все закончиться так. Не хочу, чтобы было еще больнее.
За дверью раздался шорох, и я услышала, как открылась дверь соседней квартиры.
- Вам кого? – голос Аньки.
- Я прошу прощения, но вы не видели, Алена не возвращалась домой? – такой родной, такой любимый голос, едва уловимо искаженный тревогой.
- Я ее со вчерашнего вечера не видела, - удивление и интерес.
- Я могу вас попросить, если она… - крошечная пауза, - Когда она вернется, вы не могли бы мне перезвонить. Вот мой номер. Это очень важно.
- Ну ладно, если важно.
- Очень, - в голосе волнение, - Всего доброго.
- До свиданья.
Звук запирающейся двери и удаляющихся шагов… А теперь спрятаться куда-нибудь и просто умереть. Я доползла до спальни и, забравшись на кровать, прямо в одежде залезла под одеяло. Забыть, нельзя вернуть. Запятая, ухмыляясь, заняла свое место. Меня начал бить озноб, холод одиночества быстро растекался по телу и сознанию. Крепко обняв себя за колени и подтянув их к груди, я, уже не сдерживаясь, дала волю рыданиям. Они заполнили пространство вокруг, открывая истинно новое ощущение безысходной боли, неведомое мне до сегодняшнего дня. Спустя бесконечно долгие часы я провалилась куда-то во мрак, успев с облегчением подумать «Вот оно, забвение…».
Глава восьмая
- Алька!
Звук пощечины, но, ни капли боли.
- Алька, твою мать! Очнись!
Еще одна пощечина. Правую щеку начали колоть острые иголочки, а кто-то неистово тряс меня за плечи.
- Влад, вызывай «скорую», срочно! Она закатывает глаза, а в себя не приходит, - Анькин голос звучал то громче, то тише, но в нем отчетливо улавливалась паника.
Господи, что за бред? У «скорой» нет лекарства от разрушенных надежд и не сложившихся отношений. Мои плечи, наконец, оставили в покое. Почему я не могу повернуть голову? Тело меня абсолютно не слушалось. Я чувствовала, как на лицо упали волосы, но не могла даже пальцем пошевелить, чтобы убрать их.
- Вызвал, скоро будет, - голос Влада был ни чем не лучше Анькиного. С такими же нотами отчаяния и паники.
Я очень хотела пошевелиться, сказать, что все со мной нормально, но язык будто распух не в состоянии воспроизвести хоть какой-нибудь звук. Опять стало тихо. Я не ощущала времени. Вдруг чьи-то прохладные пальцы коснулись моего лица, затем рук…
- Она, что в коме? – Анькин голос звучал глухо, как будто забиваемая помехами радиоволна.
- Нет, - ответил совершенно незнакомый голос, - это защитная реакция организма на стресс. Своего рода, нервный срыв.
То, что я слышала и ощущала, было сродни происходящему во сне – полуреальным и эфемерным. Неужели мне это снится?
- При нервном срыве люди посуду бьют, истерят, рыдают, но не лежат как овощ, не приходя в сознание и закатывая глаза! – в Анькином голосе сплелись нервозность и растерянность.
- У каждого это проявляется по-разному. Нервный срыв не наступает вследствие какого-то сиюминутного события, - спокойно пояснил все тот же незнакомый голос, - это похоже на постепенно нарастающий снежный ком и никогда нельзя предсказать, что именно послужит последней каплей. Я сделаю ей укол, и выпишу вам рецепт… Все будет хорошо, не переживайте.