— Отец, — устало проговорил Келлан. — Оставь это мне. Я достаточно силен и аккуратен, я умею соразмерять свои возможности. Мне не нужны твои панические подсказки. Оставь Алану мне. Я люблю ее.
Слова, вырвавшиеся из его уст так просто, огорошили Келлана не меньше, чем застывшего как истукан Келлфера.
Келлан повторил их про себя еще раз. «Я люблю ее». Это было так же естественно, как назвать летний луг зеленым, а небо — голубым, ни тени сомнения. Келлан улыбнулся, чувствуя, как радость наполняет его. Люблю. Люблю. Какое удивительное, простое, емкое слово.
— Ты совсем помешался, — сказал Келлфер сокрушенно. — Она тоже говорит тебе такое?
— Пока нет, — ответил Келлан. — Пока.
Келлфер прислонился к косяку тяжелой входной двери и закрыл лицо руками. Келлан неуверенно положил руку на расшитое серебром плечо, не понимая, что происходит. Отчаяние, терпкое, холодное как пот, коконом обволакивало отца. Келлфер никогда еще не позволял себе проявлять перед сыном слабость, и Келлан не понимал, что сломалось в этом гордом и всегда умевшем справляться с собой человеке. Мысли Келлфера было не прочитать: он никогда не встречался с сыном без специального экранирующего амулета и сегодня, конечно же, использовал его. Келлан раньше задавался вопросом, где Келлфер смог найти такую редкую и ценную вещь, но сегодня, после встречи с Карионом, все стало ясно.
— Отец? — тихо обратился к Келлферу Келлан, не зная, что делать. — Мы идем?
— Да, — будто очнулся Келлфер, отнимая руки от лица. Вид у него был изнуренный. — Идем. Не будем обсуждать твою знакомую. Я только прошу тебя не давать этому розовому туману застлать твои глаза. Она может быть не той, кем кажется, что сегодня было продемонстрировано нам вполне убедительно.
— Я знал, кто она, — признался Келлан. Врать отцу ему больше не хотелось.
Келлфер не сбавил шага.
— Давно?
— Давно.
— Не сказал мне, — слова прозвучали не обвиняюще, но как-то печально.
Келлан только пожал плечами. Что он мог ответить? Что не доверяет собственному отцу, всегда превыше всего ценившему власть?
Они шли молча.
Утро выдалось морозным. Остатки желтой травы, скованной льдом, похрустывали под быстрыми шагами, ветер норовил содрать с шепчущих плащи. Келлан оградился от раздирающего холода слоем завернутого в воздух огня, но отец почему-то не сделал этого, удерживая плащ на груди побелевшими от холода руками. Келлфер будто не находился рядом с сыном, вид у него был мрачный и отсутствующий. Келлану стало не по себе. Келлфер, конечно, не был силен как Син, но и согревающие слова требовали минимальной концентрации и импульса, и то, что обычно внимательный к себе отец не позаботился о собственном комфорте, пугало Келлана не меньше, чем внезапные перемены в поведении. Он смотрел на бьющиеся на ветру каштановые волосы с тонкой паутиной седины, на плотно сжатые губы, на мертвенно-белые руки, и ему очень хотелось согреть заговором и Келлфера. Однако это было плохой идеей: отца оскорбил бы такой жест, брошенная свысока подачка.
Ни одного гостя, ни одного послушника так и не встретилось им по пути. Все замерло. То тут, то там встречались им следы ночного праздника: бокалы, следы шутих, перетащенные к скамейкам и уже переставшие бить фонтанчики с алкоголем, небрежно оставленные плащи и заколки, какая-то цветная бумага, уже увядшие от мороза цветы. Утро будто застало всех врасплох, люди разбежались, опасаясь света, музыка стихла, краски потускнели и подернулись инеем. Келлана снова кольнуло сожаление, что он не успел потанцевать с Аланой под цветочными арками.
Что она ответит, когда он скажет, что любит ее?
Площадка, ограниченная высокими продолговатыми камнями, находилась на небольшом холме у самой границы территории Приюта. За этим холмом, за глубоким оврагом, далеко внизу, простирался бескрайний и очень густой хвойный лес. Портальные столбы располагались кругом, создавая своего рода колоннаду с двенадцатью проходами и одними широкими воротами, за которыми начиналась мощеная камнем дорога.
Послушник у портальных столбов вышел к ним навстречу, приветствуя их поклоном. Келлан бросил быстрый взгляд на его кресло, рядом с которым на тусклом огне варился бодрящий травяной напиток. Чуть поодаль стояли еще несколько кресел. Похоже, у столбов все было тихо, и этот вечер отличался от других лишь количеством гостей. Парень был спокоен и расслаблен.