Но иногда Себ становился мрачен и неразговорчив. Тогда они просто сидели бок о бок на песке и смотрели в озеро, пока родители не позовут домой. Точнее, звали только Уну: родителям Себа было почти плевать, где он гуляет. В последнее время они всё чаще ссорились, даже дрались друг с другом. Уна как-то подслушала, как мама говорила о недавнем скандале в семье Кроули: о взаимных обвинениях, битье посуды, о том, что сын вовсе не от отца… «Бедный мальчик», – покачала головой мама.
На следующий день Уна осторожно завела об этом разговор. Себ сперва отмалчивался, потом кивнул. Да, они и правда в кризисе. Соседи правы.
– Иногда я думаю, – медленно произнёс он, устремив взгляд в озеро, – что лучше всего мне было в мамином животе. Плавал себе да плавал в тёплой жидкости… меня все любили…
Уна придвинулась ближе и стиснула его руку. Себ рассеянно улыбнулся, мельком посмотрев на неё, и снова уставился в озеро: спокойное, такое удивительно гладкое.
– Знаешь, говорят, люди вышли из воды. А когда-нибудь в неё вернутся. Я бы и сейчас не отказался вернуться. Если б мог.
Себ мечтательно вздохнул и добавил, погладив любимую подвеску-ракушку, которая висела на его шее на ниточке:
– Я только в воде чувствую себя свободным. Вода… любит меня больше, чем отец и мать. Обнимает, как настоящая мать. И, по-моему, ждёт, чтобы я вернулся.
…С каждым днём Себ становился всё мрачнее. Всё чаще ходил к озеру с Уной и без неё. А в один ужасный день…
– Как пропал?! – закричала Уна, вернувшись с уикенда в другом городе.
Мама говорила что-то ещё, но Уна уже бежала, неслась, задыхаясь, к озеру. Потому что он всегда был там. Он должен быть там!
По берегу ходили полицейские. У воды стояла недостроенный Камелот из песка.
– Мисс, мы не знаем… мы ищем… Вы бы лучше…
Уна почти не слышала, что ей говорят. В мозгу её звучали старые-старые фразы друга: «Знаешь, говорят, люди вышли из воды. А когда-нибудь в неё вернутся. Я бы и сейчас не отказался вернуться».
– Нет. Ты не мог!..
Всхлипнув, Уна бросилась в воду. Позади что-то кричали, но она нырнула, и вода тут же окутала безмолвием. Открыв глаза, Уна поплыла среди водорослей, чувствуя, как в ушах гремит пульс.
Он не мог. Не мог убить себя! Просто не мог!
«Уходи, Уна».
Заплыв на самую глубину, она едва не оцепенела. Этот голос. Откуда?..
«Со мной Мать. Со мной всё хорошо».
Вода вдруг стала темнее, будто в неё вылили ведро чернил. Воздуха стало не хватать.
«Уна… Уплывай…»
Вода мягко обняла её – и внезапно сдавила так, что в глазах потемнело.
«…Пока не поздно. Уплывай!»
Но что-то, как водоросли, уже сомкнулось на шее, запястьях и щиколотках. Вокруг, словно медузы, материализовались бледные мальчики и девочки, а среди них…
Огромные глаза – тёмные, зовущие, сотня оттенков синего и зелёного.
Крик вышел изо рта с пузырями. Уна заметалась, понимая, что поздно. Она не почувствовала руки, что тянули её из воды и рвали водоросли. Не ощутила, как оказалась на песке, не слышала чьих-то криков. А потом вода хлынула наружу, освобождая желудок, и…
***
Отплёвываясь, хрипя, Уна вцепилась в бортик ванной и поняла, что вся дрожит. Трясётся, словно только что была в ледяной, а не чуть остывшей воде.
– Озёрная мать, – прошептала она.
Глаза. Эти невозможные глаза в воде. Фигуры, среди которых…
«Там был Себ», – сглотнув, поняла Уна.
Теперь она вспомнила всё. Она боялась глубокой воды не просто из-за того, что когда-то, ища друга, чуть не утонула в местном озере. Она боялась из-за того, что увидела в той глубине. А шок заблокировал часть воспоминания.
– Озёрная мать. Мать в озере. Вода.
«Это невозможно. Ты не веришь в сверхъестественное».
Уна сглотнула. Рука потянулась к пробке и выдернула её. Глядя на маленький водоворот у слива, Уна сжала кулаки.
– А вот и нет. Верю.
«И я знаю, где Майкл».
…На улице уже почти стемнело. Уна ничего не сказала сестре. Не взяв с собой ничего, она снова пошла к озеру – как солдат на войну.
Уна скинула одежду на берегу, чтобы ничего не мешало. В одном белье она зашла в воду и, когда та дошла до груди, поплыла. А затем нырнула.
«Озёрная мать!» – мысленно прокричала она.
Тишина. Стук пульса во всём теле.
«Верни детей! Верни Майкла! Возьми вместо них меня!»
Водоросли колыхнулись. Показалось, или впереди что-то мелькнуло?..
Мимо метнулась гибкая, как мурена, фигурка.
«Верни Майкла! Его любят, его настоящая мать льёт слёзы! Возьми меня!..»
Глаза – огромные, выпуклые, будто у кракена, – распахнулись в воде, когда воздуха стало не хватать. Всё существо Уны толкало её вверх, к спасительному воздуху, но она не могла, не могла…