…Да только это былое, похоже, не хотело, чтобы его забывали.
В сердце кольнуло, как булавкой. Неосторожно отхлебнув, Фред обжёг язык и выругался. Мимо окна, на улице, пробежали хохочущие пацаны в костюмах: патлатый вампир и пухлый колдун.
«Когда-то и у тебя был лучший друг», – тут же прозвучало в голове.
– Прекращай, – тихо сказал Фред сам себе.
Но внутренний голос никогда не затыкался так быстро. Особенно, сегодня, тридцать первого, в канун дня рождения Джека. Его личного, Тыквенного Джека, так любившего Хэллоуин и мамины тыквенные пироги…
Фред невидяще поставил чашку на столик. Пальцы сжались в кулаки.
Фред ненавидел Хэллоуин уже много-много лет. С тех пор, как они, два малолетних придурка, залезли ночью в дом той ведьмы…
***
Его разбудил стук – россыпь камешков, что бросили в стекло. Вроде бы только заснул – и на тебе, пожалуйста!
Фред соскочил с кровати и подбежал к окну. За ним, корча рожицы, плясал Джек Пресли, одетый в костюм скелета. Фонарь-тыква – пластиковый, со светодиодом – стоял у его ног, загадочно мерцая в темноте.
– Заснул? Забыл? – возмущённо спросил Джек, когда окно открылось.
– Да помню я, – огрызнулся Фред и, быстрей нацепив маску и плащ Дракулы, взяв рюкзак, спрыгнул в сад с подоконника. Всё-таки славно жить на первом этаже!
Оглядев его, Джек одобрительно кивнул, а после скомандовал:
– Побежали!
И они побежали.
…Они неслись наперегонки с ветром, что кружил октябрьскую листву и конфетные фантики. Пробегали мимо взрослых, что, как дети, кричали им вслед: «Сласти или страсти-мордасти!» Хохотали, чувствуя праздник, и наслаждались свободой – два друга, в кои-то веки сбежавшие от родителей…
Джек бежал впереди: рыжий, как тыква, щекастый и радостный. Сегодня, в ночь Хэллоуина, он чувствовал себя, как рыба в воде. Джек просто обожал этот праздник. Родившись в ночь на первое ноября, он долго верил, что его нашли в тыкве, а не в капусте. Не зря, ох не зря его прозвали Тыквенный Джек…
– Вот он!
Друзья остановились. На той стороне улицы темнел скрюченный, старый домишко. По слухам, именно там когда-то жила старуха-ведьма.
– Ну, пошли? – спросил Джек и хитро прищурился: – Или зассышь?
– Вот ещё! – парировал Фред и двинул его плечом.
Хохотнув, Джек отпрыгнул и первым побежал к забору, окружавшему дом. Скрипнул отодвигаемой доской, обернулся – и исчез в лазе. Спустя мгновение Фред отправился за ним.
И вот уже оба, задрав головы, стоят перед окном, наполовину заколоченным досками. Пульс грохочет, ладони потеют. Ещё не поздно повернуть обратно…
…Поздно. Ведь они всё решили: забраться туда, куда раньше не забирались, дождаться полуночи, часа, когда двенадцать – нет, уже тринадцать! – лет назад родился затейник Джек, съесть корзинку сластей и лишь после, кипя радостью, гордясь своей смелостью, броситься домой, чтобы заснуть сладким, как лакрица, сном.
Они включили фонарики одновременно. Два сильных луча пронзили затхлую тьму, скрестились шпагами и разбежались по разным углам комнаты.
Пыль, грязь, запустение.
– Её звали Безумная Беатрис, – прошептал Джек, идя по хрустящему мусору, заглядывая в тесные комнатёнки. – Ночами она плясала у Ратуши и гадала по голубиным кишкам… Сама птиц убивала! Считала себя ведьмой…
Фред, идя рядом, кивал. Он знал эту историю. Эту городскую легенду, давно обросшую сплетнями и слухами.
Конечно же, Безумная была обыкновенной старухой – просто крыша поехала на старости лет. И вся родня, даже внуки, после этого не захотели с ней знаться.
Фред не особо верил во всякую там магию. Он не боялся.
Особенно, когда рядом Джек.
– Что это? – вдруг замер он, услышав скрип.
Фред остановился, прислушался.
Цок-цок – словно конские копыта. Шорох.
И тишина.
– Кот, – уверенно сказал Джек. – Бродяжка в дом забрался…
В соседней комнате что-то грохнуло и покатилось. Мигнул свет фонариков.
– Кис-ки… – начал было Джек – и осёкся, когда кто-то хихикнул за их спинами.
Подпрыгнув, Фред обернулся, невольно занося руку для удара.
…Никого.
– Показалось, – пробормотал Джек, но уверенности в его голосе поубавилось. А потом мимо пролетело нечто, обдавшее их запахом гнили.
Друзья синхронно попятились, лучи фонариков заметались по комнате, в которой сгустились тени.
– Голубок, – отчётливо сказал кто-то в стороне угла.
Клацнули зубы.
– Два голубка, – произнёс тот же старушечий голос. – Два внучка. Для одной меня!
Фред не успел закричать. Дрожащий свет фонариков ещё успел высветить горбатую фигуру с плешивыми крыльями за спиной. И из тела Безумной Беатрис, как анаконды, вырвалась сотня рук, чтобы поймать, притянуть и выпотрошить.