– Хм… Думаю, что мамаша пожаловалась бы мне по-любому, даже если бы Оксана оставила её одну в доме безо всяких приступов. Мамаша в последнее время жаловалась постоянно. А если бы Оксана бросила мамашу сразу после приступа…
– Вы бы об этом узнали?
Лёва кивнул. В глазах Лёвы я прочёл желание узнать, зачем я расспрашиваю про такую чепуху. Я поспешил увести разговор в сторону: я спросил, когда в последний раз и по какому поводу Лёва скандалил с мамашей. В ответ получил твёрдый взгляд прямо мне в душу, и возмущение на тему “Не твоё собачье дело!”.
Тогда я спросил, когда Лёва собирается платить за учёбу в Париже девяносто штук баксов. Челюсть Лёвы шмякнулась об лёвино толстое пузо.
Лёва захлопнул хлебальник секунды через три. Чуть позже Лёва обрёл дар речи. Лучше бы Лёва остался немым: я выслушал столько обвинений в свой адрес, да таких пафосно-книжных, что впору было просить у Лёвы тетрадку, чтобы завести цитатник. Все обвинения вились вокруг лёвиного права не отвечать на провокационные вопросы.
На вопрос Лёва так и не ответил. Я вопрос напомнил. Лёва спросил, откуда мне известно о цене учёбы. Я сказал, что порылся где надо, и нашёл письмо от мсье Дидье, да заодно узнал, что срок льготного тарифа истечёт первого августа. Вместо ответа Лёва засыпал меня обвинениями во вторжении в частную жизнь, в незаконном просмотре почты, во взломе электронного почтового ящика, и ещё в семи или восьми – точно не помню – смертных грехах.
Когда Лёва наговорился, я сказал, что лёвины песни меня не трогают нисколечко, и если Лёва будет продолжать в том же духе, то свои соображения я передам следователю казённому. Жирный мотив Лёвы – как раз то, что следователю только дай. Лёва не успеет и оглянуться, как станет подозреваемым номер один со всеми вытекающими. Потому я предложил Лёве выбор: беседовать в тени ореха со мной, или отвечать на вопросы в душном кабинете следователя.
Лёва потёр затылок, выбрал беседу под орехом, приложился к бутылке с минералкой.
Когда планировал разговор, я хотел посмотреть, как Лёва среагирует на то, что о письме-торопилке от мсье Дидье я знаю. Посмотрел. Лёва отреагировал бурей эмоций, но страха в его глазах я не нашёл, как ни старался. Взгляд Лёвы спрашивал, каким же надо быть недоноском, чтобы рыться в чужой почте. Кроме того, Лёва своим видом показывал, что вины не чувствует. Мол, да, Лёва не хотел, чтобы о его мотиве стало известно, но это и всё. Наличие мотива – это ещё не вина. Лёва-то знает, что не убивал.
Манера держаться и мимика подозреваемого говорят, конечно, о многом. Вот только если подозреваемый с отличием окончил курсы актёрского мастерства, то нужные манеры и мимики может состряпать в секунду и без труда, и тогда даже самый опытный сыщик, прежде чем уловит фальшь, обломает себе глаза.
Когда минералки Лёва нахлестался, я спросил, что Лёва делал в понедельник, восьмого, в одиннадцать утра. Лёва сказал, что сидел на занятиях в колледже. Я пожурил Лёву за наглое вранье, рассказал о зорких камерах охраны “Женских штучек”. Под конец моего рассказа Лёву чуть не трясло. Колбасило не по-детски, как сказала бы Катя.
Затем я озвучил подозрения, что легли с моей лёгкой руки на Лёву. Лёву чуть не хватил удар.
Фактов, чтобы Лёву добить, у меня не хватило, потому я переключил разговор на Катю. Я спросил, где была Катя, когда Лёва подошёл к “Женским штучкам”. Лёва для приличия покочевряжился, напомнил мне о своём праве на мои вопросы не отвечать. Я напомнил Лёве о возможности допроса в кабинете следователя казённого. Ещё через минуту пререканий я узнал, что Катя ждала Лёву на втором этаже, в фойе, перед входом в “Женские штучки”.
Я решил добить Лёву Катей. Зачем? Чтобы посмотреть, как будет выкручиваться. Всё-таки они могли заказать эсэмэску и вдвоём. Я надеялся найти расхождения в показаниях. С другой стороны, искать несостыковки в сказках, которую Лёва и Катя могли сочинить вдвоём, и отработать до мелочей… И всё же я решил попробовать.
В двух словах я объяснил Лёве, какой мотив у Кати. Мол, Катя знала, что Лёва мечтал уехать во Францию, и наверняка знала, что удовольствие это не из дешёвых, а таких деньжищ у Лёвы нет. Катя хотела, чтобы Лёва получил наследство, и оплатил учёбу в Париже. Старалась ради лёвиного будущего. Мамаше-то всё равно умирать, рано или поздно. А вот Лёве второй шанс учиться у самого мсье Дидье судьба может и не подкинуть.
Потому Катя и заказала мамаше эсэмэску в надежде на нервы мамаши и на приступ астмы. Ради любви Катя – как и все женщины – готова на всё. Даже на убийство.