Я вспомнил, что в мой первый приход в комнате Лёвы на стене видел грамоты. Если верить Оксане, то до круассанов Лёва обожал спортивное ориентирование. Мол, оббегал все окрестные леса.
Кто мог знать об узкой дорожке посреди леса? Тот, кто на той дороге, в том лесу бывал. Чего уж проще!
Вдогонку я вспомнил момент, когда белый жигуль-четвёрка после наезда на меня затормозил перед мусоровозом, которому приспичило разворачиваться и перегородить жигулю путь отхода. Тогда белый жигуль скрипнул тормозами, а в моей памяти завертелось нечто, что в мысль так и не превратилось. Что именно тогда завертелось в моей памяти, я, наконец, вспомнил: точно такой же скрип тормозов я слышал, когда тормозил жигуль не чей-нибудь, а лёвин.
Напоследок память прокрутила мне эпизод, когда Оксана говорила, что мне лучше подъехать на рынок к половине одиннадцатого. Тогда Лёва стоял рядом. То есть Лёва оксанины слова слышал.
Значит, Лёва знал, когда я примерно выеду из дому, чтобы отправиться на рынок. Знал, когда подкладывать под колёса моего джипчика гнутые гвозди. Имел кучу времени для превращения зелёного жигуля в белый с помощью легкосмываемой краски наподобие гуаши.
Всё это: лёвины грамоты, визг лёвиных тормозов да то, что Лёва знал время моего выхода из дому, я вспомнил за полтора мгновения.
В следующий миг я развернулся, услышал за спиной оксанино “Вы это куда?”, ответил: “Я на секунду”, подошёл к лёвиному жигулю, в узком зазоре между фарой и кузовом нашёл труднодоступное для мытья место.
Присматриваться с лупой не пришлось. Белую краску на зелёном фоне мог не увидеть лишь слепой. Я подобрал с земли хворостинку, просунул в узкий зазор между фарой и кузовом, потёр белую краску. На хворостинку я даже не давил, лишь слегка прижал к кузову. Краска соскреблась без единого усилия.
В этот момент из дома вышел Лёва. С наглой мордой подошёл ко мне, ухмыльнулся, спросил, чего это я ковыряюсь в его машине ветками. Мол, не царапаю ли полировку?
В ответ я двинул кулаком по лобовухе жигуля. В месте удара триплекс покрылся густой сеткой трещин. Лёва отпрянул, выкатил глаза. Оксана вскрикнула. Я улыбнулся.
– Лёвушка, дурачок ты наш! В следующий раз, когда решишь придавить меня к асфальту, вспомни это стекло и представь на месте этого стекла свой череп. Как думаешь, что останется от твоей бестолковки?
Лёва сглотнул. Оксана подошла поближе, но не так близко, чтобы попасть под горячую руку Злого Сыщика, смерила меня взглядом человека, удивлённого до крайности.
– Ян, вы что творите? Зачем разбили Лёве стекло?
– Спросите своего братика.
Я подумал, что было бы поучительно настучать Лёве по балде, чтобы завязать узелок на память: мол, таранить людей машинами нехорошо, приводит к травмам головы, запомни, баран. Затем я решил, что силы уж очень не равны. Потому для острастки всего лишь отвесил Лёве знатный подзатыльник.
В тот же миг я пожалел, что дал рукам волю: у Лёвы из носа хлынула кровь.
Кто бы мог подумать, что простой подзатыльник может вызвать фонтан кровищи!
Оксана вскрикнула, бросилась на меня с кулачками.
– Что вы делаете?! У него же с детства слабые сосуды!
Я увернулся от оксаниных кулачищ, помог Лёве лечь спиной на капот. Лёва запрокинул голову. Оксана убежала в дом, вернулась с пакетом ваты и пузырьком спирта. С проворностью медсестры Оксана свернула из ваты два тампона, сбрызнула тампоны спиртом, передала Лёве. Лёва воткнул тампоны в нос, застонал. На мой вопрос, зачем совать в нос спирт, ведь можно обжечь слизистую, Оксана сказала, что по-другому у Лёвы кровь не остановить, а на моём месте Оксана вместо того, чтобы умничать, поменьше бы распускала руки.
Когда страсти поутихли, и Лёва жестом дал понять, что всё в порядке, я заметил, что в пылу борьбы за лёвин нос я измазался в крови по самые уши. Я попросил разрешения вымыть руки. Оксана фыркнула, указала взглядом на дом: мол, иди, туалет найдёшь сам.
В туалете, когда вымыл руки, я вспомнил, что хотел узнать марку детского крема, которым пользовался Лёва.
Я осмотрел ванную комнату. Лёва мазал руки кремом сразу после душа. Значит, крем наверняка в ванной комнате. Вряд ли Лёва шёл после душа через весь дом к себе в комнату, чтобы там, и только там, намазать руки кремом.
Я угадал. Под умывальником, в столике, на нижней полке стояла початая коробка на двадцать тюбиков. Было похоже, что Лёва закупал детский крем ящиками.
Тюбик я сфотографировал камерой мобильника.
Когда я вернулся во двор, Лёва сидел в кресле под орехом, мял в руке окровавленные ватные тампоны, смотрел в стол. Оксана стояла рядом, смотрела на меня взглядом из серии “Чтоб ты сдох, скотина! И зачем я только с тобой связалась?!”.