Назавтра утром все вновь было спокойно. Итак, если ничего не случится до полудня, мы предпримем попытку. По радиотелефону я попросил Бише предупредить тех, кого это могло заинтересовать. От него я узнал, что Зеттвог и Вавассёр ушли с вулкана. Позже, уже в Париже, Вава сказал мне, что они почувствовали себя безмерно уставшими и грязными; с Ньирагонго они направились к Альет де Мунк и до полуночи отмывались в озере Киву. «Это было божественно…», — вспоминал Вава.
Как по заказу, впервые за 10 дней жизни на Ньирагонго погода выдалась великолепная. Крышей нашего замкнутого цилиндрического мирка был кружок ясного неба, а солнце с восьми утра купало нас в своих забытых было теплых лучах. Озеро мирно проспало до полудня. Итак, условия были соблюдены, и можно было приступать к делу. Веревкой с грузом мы измерили высоту последней стенки — около 50 метров. Установили гибкую металлическую лестницу. Риск разлива озера был незначителен, да и достаточно было проявить минимум хладнокровия, чтобы ничего страшного в этом случае не произошло. Куда опаснее был ыступ из сильно расслоенной породы метрах в двадцати под губой. Трение лестницы об этот выступ могло вызвать камнепад. Прежде всего требовалось устранить эту опасность. Собираясь затем продолжить спуск, я натянул теплоизолирующий комбинезон, надел защитный шлем, перчатки из толстой кожи и прицепил к поясу геологический молоток. Лоран Бише хорошенько застегнул страхующую веревку, приладил респиратор, закрывавший мне все лицо, проверил подачу воздуха и повесил на пояс батарею питания вентилятора. Готово!
…Выступ, естественно, был весь изъеден парами фумарол. Вне всякого сомнения, озеро довольно долго простояло на этом уровне. Я заработал ногами и молотком. Это оказалось легче, чем я ожидал: порода была уже предварительно обработана лавой и газами. Я вспотел в своем комбинезоне, но минут за пять — десять большая часть камней была сброшена. И тут прекратилась подача воздуха. Задыхаться всегда не очень приятно, но тем более когда висишь на узкой лестнице над бездной. Втягивая в себя воздух из последних сил, я сумел не потерять сознания. Таких усилий для дыхания я еще никогда не прилагал, даже на финише самых выматывающих забегов.
Как полагается, я сделал рукой знак «подъем». Но мои напарники не допускали мысли, что я могу оказаться в затруднении на этом участке, и решили, что я хочу продолжить спуск, — вместо того чтобы натянуться, веревка провисла. Стало ясно, что, выпусти я лестницу, они не смогут из-за этого провиса удержать меня. Прошли бесконечные секунды, прежде чем меня поняли. Я вылез из пропасти совершенно взмыленный. Причина неполадки была быстро найдена. Я мог устранить ее простым щелчком: локтем или молотком я задел выключатель батареи… Стоит ли говорить, что в дальнейшем переключатель закрепляли в нужном положении клейкой лентой.
Мне требовалась передышка, и следующим пошел Мишель Воше. Минут через пятнадцать, он был внизу и, не снимая веревки, убедился, что непродолжительная работа вполне возможна. По правде говоря, в тот день можно было бы осуществить гораздо более полную и смелую программу исследований, но нам уже не хватало для этого ни уверенности в себе, ни сил.
Легерн, ответственный за отбор газов, и Курт Штауффер должны были вместе заполнить две-три ампулы на ближайшем жерле, шагах в двадцати справа. Выбор был не очень удачен, поскольку жерло не только выдыхало газы, но и втягивало в себя воздух. Другими словами, хотя температура эманации была достаточно высока, атмосферный кислород неизбежно менял их начальный состав. Однако выбора у нас не было: Большой ревун находился не только в 3 раза дальше, но и с левой стороны, то есть ближе к грозившему разливами озеру.
Курт быстренько приготовился и минут за десять добрался до дна. Зато Фанфан Легерн вдруг заартачился. За 4 года такое с ним случалось впервые. Потом-то я понял, что его колебания объяснялись физической и нервной усталостью и, возможно, малярией. Но в тот момент мне это не пришло в голову.
— Послушай, — сказал я ему, — не ты, так другой. Здесь смелых парней хватает. Они только и мечтают об этом. Но работа с газами — твое дело.
Когда я намекнул, что считаю его трусом, Фанфан согласился. Имел ли я право настаивать? Пожалуй, да. Скажи он мне: «Я совсем без сил. Лучше послать другого», и я бы не возражал.
Теперь, когда на дне колодца были люди, оно выглядело совсем иначе. Затерявшиеся среди черных скал и языков пламени серебристые человечки давали представление о размерах этого циклопического хаоса и складках его рельефа, почти неразличимых сверху.
Глядя на двух своих товарищей, мы поняли, что лишь безрассудный страх помешал нам провести полную программу исследований эруптивных жерл и лавовых озер. Сейчас уже было поздно этим заниматься, зато мы получили хороший урок. Нужную информацию мы будем иметь при следующем случае. Только вот случаи эти так редки…
Вернусь ли я когда-нибудь на Ньирагонго? Нисколько в этом не уверен… Не скажу, что вулкан меня больше не интересует или пугает после четверти века общения с его собратьями. Просто я устал от привходящих обстоятельств. К тому же я нахожу абсурдной саму необходимость добиваться каждый раз разрешения на его изучение. Разве требуется разрешение на исследование звезд, облаков, гор, ледников? Надеюсь, положение однажды изменится, и эта естественная лаборатория сможет быть использована для поиска ответов на вопросы, касающиеся вулканизма.
Эпилог: Ньира-74
Не успел я закончить эту книгу, как ко мне явился Лоран, старший сын Пьера Бише, только что вернувшийся из Центральной Африки. Он весь сиял от радости. — Если ты еще не в курсе, — объявил он мне, — то знай: мы с Пьером Люете были в двух метрах от озера Ньира! Запросто! Нам крупно повезло, — продолжал Лоран. — Дирекция национальных парков выдает теперь разрешения в крайних случаях, потому что мы оставили в кратере поручни и лестницы и туристы лазали туда сотнями. Кстати, маршрут так исхожен и расчищен, что по нему и корову стащить можно! Во-вторых, нам удалось легко дойти до самого берега озера. В это даже трудно сейчас поверить!
— Неужели уровень так высок? — удивился я.
— Да нет, озеро на прежней глубине — метров сорок — пятьдесят. Но с южной стороны обрушилась большая часть стенки, и получилось что-то вроде лестницы, ведущей к осыпи, а затем ровному участку в двух метрах над лавой. Остается просто пры¬гать с глыбы на глыбу. Провалы глубокие, но в ширину не больше двух метров. Озеро превратилось в полумесяц и занимает более половины окружности колодца. Остальная площадь покрыта твердым панцирем, а в середине находится большой круглый остров. Вершина его доходит до уровня верхней платформы. Забраться на него мы не смогли: он похож на гору сильно нагретых тарелок.
Позже я узнал, что в июле 1974 года весь столб магмы поднимался на глазах у туристов, бывших на вершинном гребне. «Лава два раза выплескивалась на террасу, — добавил Лоран. — На ней остались две тонкие базальтовые корки местами с двухметровыми пузырями, хрупкими, как стекло».
Когда магма отхлынула, затвердевшая центральная часть осталась на достигнутой подъемом отметке. По мере понижения уровня озера эта часть превращалась в башню с отвесными стенами. К сожалению, ни один достойный доверия наблюдатель не присутствовал при подъеме озера. Похоже, что жидкая часть магматического столба имеет кольцевую форму, по крайней мере на последних 100 или 200 метрах. «Остров» — твердая цилиндрическая пробка — должен на определенной глубине опираться на жесткую магму. Когда магма опускается, остров погружается вслед за ней. Кольцевое озеро мы уже видели в июне 1972 года, когда жидкая лава была скрыта под коркой, да и раньше об этом догадывались. Обычно же на поверхности видна только часть расплава, а остальное спрятано под панцирем, пробиваемым эруптивными жерлами, через которые иногда можно рассмотреть огненную реку.
От Лорана Бише я узнал, что при нем озеро ни разу не выходило из берегов, но что колебания уровня продолжались, хотя и в меньшей степени, чем в 1958–1959 годах: максимум на 1,5 метра. Лоран наблюдал также небольшие фонтаны; они появлялись на середине озера и передвигались вместе с течением. На мой взгляд, это могут быть крупные куски жидкой и богатой газами магмы, поднявшиеся прямо из глубины. Подойдя к поверхности, они начинают выделять газы. Отсюда — кипение и пузыри.