Когда мы приехали туда в 1962 году, погода была неважной: обложное небо, снег на горах. На равнине он растаял и превратил обширные пространства в трясину. Мы исходили нижнюю часть Долины Десяти Тысяч Дымов, но добраться до ее верхней части и возвратиться назад нам пришлось самолетом. Пилот мог взять только одного пассажира и перевозил нас по очереди. Я немного поволновался в тот день, потому что оказался последним: погода портилась, и не вернись самолет, мне бы пришлось заночевать на месте. Я люблю одиночество, но мне не очень улыбалась перспектива провести 10, 20, а то и все 30 часов под дождем, без еды и без сна. Пройти пешком эти 20 километров было бы слишком рискованно из-за бесконечных ям и каньонов. Один молодой геолог пропал лет за пять до нас, надумав вернуться в одиночку в свой лагерь. Нашли только рюкзак — он перебросил его через одно из узких и глубоких ущелий, вымытых водой в мягком игнимбрите, а сам, наверное, прыгнул, но не удержался и соскользнул в пропасть. Я настоятельно советовал своим спутникам не заходить далеко без напарника, и сейчас нельзя было самому первым нарушить этот запрет. К счастью, наш летчик, презрев низкую облачность и пятибалльный ветер, прилетел за мной!
Моя жена Франс с тревогой ожидала самолет, поскольку за любимого человека беспокоишься больше, чем за себя, и воображаешь бог знает что. Франс и так уже нервничала на Аляске из-за медведей. Они там водятся в изобилии, а самый могучий из них, Кадьяк — по имени острова, расположенного как раз напротив Катмая, ожидал нас в аэропорту. Правда, он был всего-навсего чучелом, но впечатление на нас произвел грозное. Стоя на задних лапах в зале небольшого аэропорта Анкориджа, он головой касался потолка. Мы с почтением обошли его стороной…
Еще до отъезда один мой американский коллега, живущий на Аляске, соответственно настроил Франс, предупредив, что медведи там опасны, и посоветовал без оружия не ходить. Однако я считаю, что, кроме комаров и мух, животные на человека нападают, только если он их провоцирует, а потому пользуюсь оружием исключительно для добывания пищи. На сей раз я тоже не взял ни ружья, ни пистолета. Но предупреждение запомнилось Франс, и ей везде чудились медведи. Тем более что кругом виднелись их следы, а рядом с нашими палатками они появлялись каждую ночь! Как ни убеждал я жену, что звери интересуются нашими припасами, а не нами, что достаточно не натыкаться на них (и она все время напевала или насвистывала при ходьбе, на случай если какой-нибудь Топтыгин прикорнул в кустах), медведи-невидимки продолжали ее пугать. Товарищи находили в этом повод для веселья и время от времени кричали ей: «Франс, медведь!» Они были уверены, что при этих словах она подпрыгнет от страха. Но дни шли, медведи не появлялись, и шутка потеряла всякий смысл.
В день, когда самолет вывозил нас из верхней части долины, Франс с беспокойством ожидала меня в нескольких километрах от лагеря на берегу речки Летхе, где обычно приводнялся пилот. Помимо медведей страх ей внушают собаки, змеи, самолеты, квартирные воры и вулканы. Это не мешает ей, правда, летать самолетом и ходить на вулканы, а также общаться с собаками и змеями, сохраняя при этом внешне абсолютное спокойствие и безмятежную улыбку. Вот почему никто в тот вечер не подозревал о мучившей ее тревоге. Пьер Бордэ, человек мирный, уравновешенный и безукоризненно вежливый, единственный из всех, кто ни разу не пугал ее медведем, проходя мимо моей жены, любовавшейся золотистыми утесами и заснеженными горами, вдруг сказал: «Франс, медведь!» Ей уже несколько дней никто не кричал этих слов, и она повернулась, заранее улыбаясь шутке. Но Бордэ вовсе не шутил: в 20 шагах стоял внушительных размеров гризли!
В следующем году медведей было больше. Погода стояла отличная, и мы исходили долину вдоль и поперек в сопровождении молодого лесничего-инспектора рыбнадзора, бывшего нашим проводником в первый приезд. Именно тогда я наблюдал тысячи раз описанную, но все равно потрясающую очевидца сцену охоты медведя на лосося…
Известно, что летом лосось идет из океана вверх по рекам на нерест. Механизм этого явления до конца еще не выяснен. Я много раз читал о нем и слышал, но видел впервые… Брукс-Ривер была вся розовой от лососей; тесно прижавшись друг к другу, они заняли всю 20-метровую ширину потока и доблестно сражались с быстрым течением. Зрелище зачаровывало уже одним этим проявлением необоримой воли, пусть даже инстинктивной. Остановить рыб могла только смерть от полного изнеможения при неудачных прыжках через плотины. Своим цветом и поведением кишащая масса напоминала мне стотысячные, может быть, миллионные стаи розовых фламинго на берегах кенийских озер… Ко всему этому добавлялась охота медведя. Она тоже была описана не однажды, но на бумаге все выглядит совсем не так. Тяжеловесная неуклюжесть и медлительность большого зверя, округлость его толстой шубы, плавные повороты огромной головы… И вдруг — выпад, щелкают челюсти, схваченный лосось отчаянно бьется в медвежьей пасти, а рыболов невозмутимо удаляется вперевалку в лес, чтобы заняться трапезой в укромном местечке, вдали от посторонних взглядов.
Аляска показалась мне одним из самых чудесных уголков планеты. В тот год я облетел на небольшом двухмоторном самолете Алеутскую цепь. На протяжении около 3 тысяч километров вулканы группируются в ней целыми дюжинами. Мы осмотрели всего лишь четвертую часть ее, но едва ли не лучшую! Некоторые вулканы, самые красивые в мире, представляют собой почти безупречные, скованные льдами конусы. Другие, проглоченные подземными пещерами, как Катмай, превратились в необъятные кальдеры — цирки шириной 10–12 километров, в глубине которых мы с высоты замечали маленькие новорожденные вулканчики, любопытные многодольчатые лавовые потоки, кратеры, вертикальные пики, озера цвета изумруда и киновари.
Кстати, озер на Аляске видимо-невидимо. Самые удивительные из них — озера правильной прямоугольной формы, что тысячами усеивают бесконечные равнины за горным хребтом Брукс, вдоль Ледовитого океана.
Горы этого полуострова входят в число самых грандиозных: Мак-Кинли, массивы Логана, Сент-Элиаса, Фэруэтера… А их ледники так велики, что рядом с ними монблановский Мэр-де-Гляс кажется смехотворно маленьким. Аляскинская фауна очень богата. Я уже говорил о медведях и лососе, но там еще водятся бобры и дикобразы, северные лоси и олени, волки и форель, лисы… всех не перечесть. Живности так много, будто нога человека там не ступала. Действительно, просторы безбрежны, плотность населения крайне невысока, а охота строго регламентирована. Животный мир Аляски поражает своим изобилием и француза, и итальянца, ведь их соотечественники — скорее истребители живого, нежели охотники, — почти целиком лишили свои страны фауны. Даже для меня, повидавшего массы животных в Восточной Африке, это иногда было откровением. Например, у подножия Мак-Кинли я видел многотысячное стадо оленей карибу, рассеянное на равнине от горизонта до горизонта. То же можно сказать и о дикобразах, самых равнодушных к человеку из встречавшихся мне диких млекопитающих. Одного из них мы заметили по дороге в бухту Кука. Я остановился, чтобы лучше его разглядеть, а он сполз с откоса, прошествовал под нашей машиной и направился дальше, как если бы с рождения жил среди автомобилей и людей. Еще один сидел на нижней ветке дерева и не отклонился ни на сантиметр, хотя я подошел к нему почти нос к носу.
Кстати, о лосе. Я с опозданием узнал, что крупно рисковал, подойдя однажды вплотную к пасшемуся лосю в наивной уверенности, что животные неагрессивны, если их не провоцировать и не пугать. Американский лось — крупный зверь с длинными ногами, широкими раздвоенными копытами, вислой мордой и еще более раскидистыми, чем у оленя, рогами. Он лишен стройности и скорее некрасив, но в нем есть что-то древнее, почти доисторическое, что привлекает и даже околдовывает. Я поддался его чарам до такой степени, что, того не ведая, подставил себя под удар его копыт. Потом мне сказали, что как раз передними ногами он дерется охотнее. Говорили, что своим острым, как бритва, копытом он способен распороть человеку живот. Не сознавая опасности, я созерцал покрытые коричневым бархатом стволы рогов, большие темные блестящие глаза и странный нос, придающий лосю сходство с тапиром. Я чувствовал себя настолько уверенно, что могучий бык, на которого наверняка ни разу не охотились, не только сам не был ничуть не обеспокоен, но и во мне не уловил ни малейшего беспокойства. Ничто так не стимулирует агрессивность животного, как внушаемый им страх. То ли страх придает специфический запах поту, то ли еще по какой причине, только взаимосвязь здесь бесспорна и любой может в этом убедиться на примере собаки (за исключением специально дрессированных). Если вы боитесь, она на вас набросится. Если вы сделаете вид, что вам не страшно, она, вне всякого сомнения, будет только рычать и скалить зубы. А если вы действительно спокойны, то ровным счетом ничего не случится.