— Дочь?… Это еще зачем?
Он неожиданно резко повернулся ко мне.
За все время нашей беседы он держался спокойно, чуть равнодушно даже, как будто разговор шел о вещах, уже мало его касающихся. Я догадывалась, что это поза. Он хотел узнать, что я представляю собой, что знаю и могу ли оказаться опасной, так как все, что имело отношение к Аллаховой и ее деньгам, в какой-то мере относилось и к нему. Он понял, что весьма нехитрой ложью легко может от меня отделаться. И вдруг мой, казалось, вполне невинный вопрос о дочери застал его врасплох.
Почему ему изменила выдержка?
— Зачем вам нужна моя дочь? — повторил Щуркин.
— Светлана Павловна просила…
— Мне кажется,— перебил он,— Эмилии незачем знать, что случилось с ее матерью.
— Милочка — взрослая девушка и сумеет понять…
— Она ничего не сумеет понять…— оборвал он.
— Впрочем…— он посмотрел на меня прищурившись.
— Встречайтесь, если хотите. Только здесь я вам ничем помочь не могу.
— Разве дочь живет не с вами?
— Именно, не с нами. Она поссорилась с моей женой и перешла в общежитие. Я сам не видел ее давно, она не бывает у нас. Итак, до субботы. Ждите моего звонка.
Я сидела на парапете набережной и смотрела вслед уходящему Владиславу Витальевичу. Я не опасалась, что он оглянется, он догадывался, что я могу смотреть ему вслед, и шел уверенно и неторопливо, всем своим видом показывая, что разговор со мной его ничуть не потревожил. Я дала ему понять, что знаю, что деньги у него есть, стараясь, чтобы это не походило на шантаж. Он спокойно согласился, уверенный, что ничего опасного в его признании нет, так как все это были слова и только слова. Но вот в простом разговоре о дочери выдержка ему вдруг изменила. Правда, он тут же разыграл роль отца, обиженного на свою дочь, но это была уже новая роль, он к ней не подготовился, и она плохо ему удалась.
Я убедилась, что приезжал он к Аллаховой именно за деньгами и эти деньги хранятся у него. Но пока Аллахова молчит, мои догадки будут выглядеть как беспочвенные подозрения.
Программа на сегодня была закончена.
Потерянный след моего бухгалтера меня не особенно тревожил. Почему-то я была сейчас стопроцентно уверена, что сам он сидит в Краснодаре у своей жены. Во всяком случае, сержант Кузовкин, конечно, уже там, и завтра я узнаю от Ковалева все новости.
Размышляя на ходу, я незаметно добралась до дома. Отворив уличную калитку, почуяла аппетитный запах жареной скумбрии. Негоже было к такому столу прибывать с пустыми руками, я вернулась к ближайшему «Гастроному» и купила бутылку вина, надеясь, что качество его будет пропорционально цене, так как название вина мне было незнакомо.
Рыба на самом деле оказалась превосходной — готовить Ирина Васильевна умела. Не знаю, как по части иностранной валюты, но в гарнирах к рыбе она тоже разбиралась, и давно я не ела с таким аппетитом. Под рыбу мы выпили по стаканчику. Ирина Васильевна не отказалась повторить еще и еще. Я пропустила свою очередь. Мне хотелось поговорить с ней о Владиславе Витальевиче, но при открытых окнах разговаривать на деликатные темы с Ириной Васильевной было затруднительно. Тут еще пришла ее соседка, ей тоже налили стаканчик. А я отправилась спать.
МИЛОЧКА ЩУРКИНА
1
Поднялась рано. Гимнастика йогов всегда казалась мне наиболее подходящей в новой обстановке, когда не хочешь тратить много времени на монотонное махание руками или бесконечные приседания.
Ирина Васильевна еще спала, звучно похрапывая в своей кровати с никелированными шишечками.
Я прошлась по просыпающемуся городу, побродила по пляжу. Поймала зазевавшегося крабика, который изловчился и больно ущипнул меня за палец, я выронила его на песок, он тут же втиснулся в чью-то норку под камнем; весь он туда не вошел, поэтому спереди прикрылся клешнями. Я протянула к нему руку, он сердито отмахнулся клешней, и я оставила его в покое.
Прячущийся краб вернул мои мысли к Башкову, я подумала, что пора поинтересоваться, в какой норе он решил спрятаться.
Я вернулась домой. Поднявшаяся Ирина Васильевна уже вскипятила самовар, а сама устремилась по хозяйственным своим делам.
Я позвонила в «Бюро находок». «Ковалева нет,— ответили мне.— Что ему передать?» Я попросила, чтобы он позвонил мне, когда окажется поблизости. Я не назвала себя, ожидала, что меня спросят, но мне ответили: «Хорошо, передадим!» Сотрудники подполковника Григорьева работали четко.
Затем набрала номер квартиры Владислава Витальевича. Просто так, чтобы только услышать его, но мне опять ответил женский голос, и я положила трубку.
Чем больше я размышляла, тем меньше оставалось уверенности, что дождусь его звонка. Мне нужно было как-то ускорить события, сидеть сложа руки я уже не могла.
Я решила, что пора встретиться с его дочерью.
У меня не было к ней каких-либо вопросов, она случайно возникла в моей программе. Но повидать ее было нужно, посмотреть, что за дочь растет у такого ловкого отца. И почему отцу так не хочется,— а это я вчера ощутила,— чтобы я с ней встретилась.
Он уверенно заявил, что дочь у них не живет, понимая, что это легко проверить, поэтому, думаю, не врал.
Я направилась к киоску «Адресное бюро», сделала заявки на две фамилии — Щуркиной и Аллаховой. Я надеялась, что она еще не успела сменить одну из этих фамилий на третью.
Через несколько минут у меня был адрес студенческого общежития, где прописалась Эмилия Всеволодовна Щуркина — у нее оказалась отцовская фамилия. Любезная девушка из «Адресного бюро» узнала также и телефон общежития, и даже сама позвонила туда. Там ответили, что Эмилия Щуркина проживает в 34-й комнате, но сейчас ее там нет, она приходит после трех.
У меня появился вынужденный тайм-аут, я решила подождать звонка Ковалева дома. Взяла с полки первый попавшийся журнал и начала читать что-то без начала и с продолжением в следующем номере — мне даже показалось интересным восстановить прошедшее и догадаться о последующем… Тут звякнул телефон, кто-то осведомился об Ирине Васильевне и тут же повесил трубку, а я подумала, как он собирается разговаривать с глухой старухой, если я разбирала его слова с трудом.
Следом позвонил Ковалев.
Очень обрадовалась его звонку — хоть кто-то знакомый появился на моем тусклом горизонте,— да и у Ковалева голос был веселый.
— Полный порядок! — заверил он.— По тому адресу, какой вы сказали. Сидит и никуда не выходит. Даже заходить не пришлось, чтобы убедиться.
— Это как же?
— Повезло! У нашего краснодарского товарища квартира оказалась в доме по соседству. Из нее тот дом хорошо просматривается. Мой Кузовкин теперь его караулит.
— Один?
— На пару с краснодарским товарищем. Так что — не беспокойтесь. Теперь не упустим. Подполковник Григорьев Кузовкину командировочную выписал — тоже доволен, что нашелся наш беглец. В ножки, говорит, ей поклонитесь — это вам, значит,— что найти помогла. Просил спросить, как ваши дела?
— Пока не очень. С Щуркиным повидалась, об этом при встрече расскажу. Думаю навестить его дочь.
— Наша помощь не нужна?
— Пока нет. Вот в дальнейшем…
— Не стесняйтесь, когда нужно будет.
— Какие тут стеснения. Хотя к Щуркину присмотреться бы не мешало. Как он, кто он — может, что и узнаете.
— Ладно. Щуркиным я сам займусь.
Положив трубку, я почувствовала себя увереннее, менее одинокой, рядом, на другом конце телефонного провода, сидели мои товарищи…
Помня известную поговорку: «Если хочешь быть здоров — делай в день десять тысяч шагов!»,— я направилась к студенческому общежитию пешком.
Дежурная по общежитию, хмурая женщина гренадерского телосложения, с профессиональной подозрительностью — которой, кстати, отличаются все вахтеры — некоторое время разглядывала меня. Ее несколько успокоило то, что мне нужно видеть студентку, а не студента, но все же она хотела выяснить причины моего посещения. Зная по опыту, что для посторонних вахтер общежития и царь и бог, я смиренно ответила на все ее вопросы.