Выбрать главу

— Зашел поздравить? Можно без цветов и оркестра, спасибо. Я очень признателен за вашу поддержку и все такое прочее; а теперь свалите в ваш гейский радужный туман и дайте отдохнуть.

Виктор слегка опешил: было видно, что он собирался начать разговор с чего-то другого.

— Я не смотрел твое выступление, извини, — наконец буркнул он. — Был на работе. Но это не меняет того, что…

— Тогда какого хуя ты здесь делаешь? Между прочим, на часах уже полночь, я мог бы давно спать. И кстати, с каких это пор дверь в мою комнату открывается, будучи запертой?

— Мне пришлось взломать замок. Видишь ли, Юрий, у меня к тебе есть серьезные вопросы.

Он вытащил руку из-за спины и помахал у меня перед носом сложенным листом бумаги. Я сразу его узнал: тот самый сверток из ящика с бельем, из которого я регулярно таскал деньги.

— Тебе знаком этот конверт?

— В первый раз вижу.

— Не ври! — на лбу Виктора вздулась жилка. — Мне все известно. Я давно заметил, что у меня начали пропадать наличные. Сначала думал — показалось, потом — что потратил. Но деньги продолжали исчезать, и я решил проверить. Специально оставил одну купюру, чтобы посмотреть, что будет… и ее тоже не оказалось на месте.

— Ну и при чем тут я? Сам виноват, что не следишь за своими деньгами!

— При том, Юрий. При том, что ты у меня воруешь! По моим подсчетам, ты украл у меня в общей сложности уже почти шестьдесят тысяч. Поверить не могу, что ты мог пойти на такую низость! Я вскрыл дверь, чтобы обыскать твою комнату, но так ничего и не нашел. Где деньги?

— В душе не ебу, Витя. Тебе не кажется, что обвинять меня в воровстве — уже перебор? Почему всегда, чуть что, так сразу Плисецкий? Может, хватит делать из меня козла отпущения?

Пожалуй, я еще ни разу не видел Виктора в таком гневе. Обычно он являл собой образец сдержанности и самообладания, но сейчас его прямо трясло от возмущения, лицо покраснело, а изо рта брызгала слюна. Вот я и обнаружил твое слабое место, Витенька. Деньги — твоя сила и власть; ты потерял ее и теперь не можешь меня контролировать. Раз с тобой нельзя договориться, значит, можно тебя купить. Очень хорошо.

— Тебя с января отчисляют из колледжа. Я хотел побеседовать с тобой по-хорошему, спросить, в чем проблема, вместе найти решение. Но, кажется, это невозможно. Надо, чтобы кто-то еще с тобой побеседовал? Мне заявление писать на собственного брата? Кража уголовно наказуема! И у меня есть свидетель твоего преступления… — он кивнул в сторону японца, который стоял, потупившись. — Юри видел, как ты взял из ящика пять тысяч рублей. Он рассказал мне об этом, а также о том, как ты угрожал ему физической расправой…

Значит, все-таки слил, паскуда. Я молчал, раздумывая, как и куда лучше ударить Кацуки; Виктор догадался о моих намерениях и заслонил любовника собой.

— Ты их потратил? На что ты их спустил? На гулянки, на алкоголь? Юра, это дно! И это человек, который собрался выиграть чемпионат России? Ты позоришь само фигурное катание своими поступками!

— Значит, как деньги пропали, так я совершеннолетний, а как жить и самому принимать решения, так хуюшки?

— Что ты несешь? Ты вообще в адеквате? Хорошеньких же решений ты напринимал! Похоже, за тобой следить надо круглосуточно! Слава Богу, покойный дед всего этого не видит! Для него ударом было бы узнать, во что превратился его Юрочка!

Вокруг все потемнело.

— Да как ты смеешь упоминать дедушку, сраная ты пидорасина?! Я тебе не брат, и никогда им не был! Хватит этой фальшивой заботы! Ты здесь — никто! У нас даже фамилии разные!

— Юра, он мне такой же дед, как тебе, что ты придумываешь?

— Ага, конечно! Мать-кукушка нарожала подкидышей по всей стране! Но воспитал он меня, а не тебя! Он всегда любил меня больше, чем тебя, слышишь?!!!

— Успокойся, — Виктор схватил меня за запястья и попытался силой усадить на стул, но я сопротивлялся. Завязалась потасовка; японец верещал, не решаясь разнять нас. В пылу борьбы мы толкнули стол, полетели во все стороны бумаги, и часть спидов просыпалась на пол. — Что это у тебя за порошок? Чем ты тут занимаешься?

— Антигриппин! Болею я, не видно, что ли?!

Хватка Виктора превратилась в стальную.

— В глаза мне смотри, — приказал он, зажав мне подбородок и подставляя мое лицо под свет люстры. Я дерзко взглянул на него в упор, не мигая. Должно быть, мои зрачки походили на два черных блюдца, потому что Виктор сразу отпрянул; но в ту же секунду овладел собой — и с размаху залепил мне пощечину. В ушах зазвенело.

— Блять, Витек, ты охуел?!

— Мне пора звонить в полицию?!

— Какую еще полицию? Ты мне угрожаешь?

— Да ты на себя посмотри только! По тебе наркология плачет! Юрий, все. Игры кончились. Я сейчас звоню в отделение и вызываю наряд. — Он потянулся за мобильным, но я удержал его. — Нет, больше никаких разговоров. Забудь про карьеру. Воры, хулиганы, наркоманы не могут быть спортсменами высокого уровня. Если до них не доходит голос разума, то их помещают в исправительное учреждение, чтобы они осознали свои проступки в иной обстановке. Я желаю своим близким только самого лучшего, поэтому я хочу, чтобы ты исправился. Так нужно.

Он уже приложил трубку к уху, когда я спокойно и медленно отчеканил:

— Если ты сейчас заявишь на меня, то я подам встречный иск. О том, что ты, пользуясь положением опекуна и моим несовершеннолетием, без моего однозначного на то согласия получил регистрацию в принадлежащей мне квартире; против моей воли поселил на моей жилплощади постороннее лицо без российского гражданства; угрозами пытаешься добиться от меня согласия на постоянную регистрацию и продажи тебе доли принадлежащей мне недвижимости. А также об ущемлении меня в правах, нанесенных мне побоях и причиняемом в течение нескольких лет психологическом насилии. Кроме того, все, кому стоит это знать, узнают о твоей гомосексуальности, о непрофессиональных отношениях с клиентами и о том, как именно ты получил свою замечательную работу в элитной школе фигурного катания…

Эффект оказался даже сильнее, чем я ожидал. Виктор побелел и опустил телефон.

— Это ложь, — сказал он, сглотнув. — Я получил место в результате отборочного конкурса…

Ого! Вот это да. Ткнул пальцем в небо, а попал, похоже, в самую мякотку.

— Правда, ложь — всем плевать, не так ли? — я торжествующе улыбнулся. — Давай, попробуй. Один звонок — и можешь попрощаться с мечтами о столичной прописке. Из тюряги я-то уж точно ничего для тебя не сделаю, а квартиру опечатают. Но если ты пообещаешь, что не будешь вмешиваться в мою жизнь, то, так уж и быть, я подумаю над тем, чтобы продать тебе комнату…

Виктор скрипнул зубами в бессильной злобе.

— Подлый шантажист, — прошипел он. — Хорошо, я не буду никуда звонить. Я оставлю тебя в покое, Юрий. Не жди от меня ни помощи, ни поддержки. Делай, что хочешь, разбирайся со всем самостоятельно. Но больше ты от меня не получишь ни гроша, даже не надейся. И если я еще хоть раз поймаю тебя на воровстве, отрублю пальцы.

Он нагнулся над столом и потрогал остатки пороха.

— Не знаю, что тут у тебя за дрянь, но на всякий случай я ее выкину. Будь добр, употребляй что угодно, только не здесь. Таково мое последнее условие.

Не успел я опомниться, как он сгреб порошок в ладонь со стола и пола и направился к выходу. Я бросился следом, чуть не сбив едва увернувшегося Кацуки, но Виктор высоко поднял руку над головой. Я увещевал, умолял, угрожал, препятствовал — бесполезно: Виктор проследовал по коридору с непреклонностью танка, ногой распахнул дверь в туалет и торжественно смыл амфетамины в унитаз. Молча отряхнув руки, он ушел в ванную и включил воду.

Я упал на колени. Меня трясло от пережитых волнений, горло сжимало, перед глазами плавала мутная пелена. Склонившись над стульчаком, начал выискивать и жадно слизывать с сиденья последние крупинки драгоценного снега. Знал бы Витя, идиот, что он только что выкинул скорости почти на три косаря! Но что бы ты ни делал, победа все же за мной, сукин ты сын. В этом бою я выиграл. Остался еще один.