«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»
Вращение, разгон, толчок, полет, аплодисменты — и снова прыжок! Удачно! Я уже многих должен опережать по баллам, а ведь это еще даже не началась вторая половина! Но что это? Почему свет так бьет в глаза? Он был настолько резким, что я почти ничего не видел, сраженный мгновенной слепотой. Моргнул несколько раз подряд, но стало только хуже: похоже, началась светобоязнь из-за слишком расширившихся зрачков. Боль отдавалась в висках в такт зловеще нагнетающей мелодии, как отбойный молоток. Все, что ли, приехали? Уже побочки, так скоро? На миг екнуло в животе от страха, что же будет дальше, но я пересилил себя и только крепче сжал зубы. Не время впадать в отчаяние, хуй с ними, с глазами, главное, чтобы ноги не подвели. Примерно помню, где находятся стенки, не врежусь.
Я двигался вслепую, выполняя фигуры по памяти. Ебучие слезы катились по полыхающему лицу, мешаясь с потом и застилая зрение — я не видел ни зрителей, ни льда, только сплошные перемежающиеся цветные блики. Стало не до восторгов. В ушах гудел непонятный, постоянно усиливающийся шум: спустя несколько секунд до меня дошло, что это пульсируют мои собственные вены. Все внутри меня колотилось, билось, дрожало; с левой стороны груди надрывно ныла какая-то жилка. Композиция сбавила в темпе — это означало, что вторая половина уже совсем скоро, после тихого проигрыша. Дорожка шагов, внезапно горло перехватило, и я понял, что больше не могу дышать.
Боль.
Свет.
Черное.
Белое.
Терпи. Еще две минуты десять секунд. Две минуты восемь секунд. То, ради чего ты здесь. Вспомни. Ты сможешь, Юрий. Ты должен. Дедушка гордился бы тобой…
Схватив воздух ртом — с такой силой, что внутренности будто порвались — ринулся вперед, сопровождаемый громом оркестра. Словно тысячи кинжалов вонзились в грудь, раскраивая ее надвое. Мокрая туника липла к спине, как половая тряпка. В горле булькало что-то густое и горячее, вызывая приступы тошноты. Я выиграю… я выиграю…
— Кажется, что быстрее уже невозможно, но Юрий продолжает увеличивать скорость!
— Четверной лутц, четверной сальхов! Безумие! И сразу же спираль! Весь стадион в неистовстве!
— Подождите… Что это только что было?! Неужели… четверной аксель?!
— И он чисто его приземлил. Юрий Плисецкий только что установил мировой рекорд, первым в истории прыгнув четверной аксель! И кажется, вторым его рекордом будет максимально возможное количество баллов за произвольную программу!
— Я не могу подобрать слов, чтобы это прокомментировать. Эмоции зашкаливают.
— Это уже не уровень человека. Это уровень Бога…
Молитесь же мне, бойтесь и преклоняйтесь: вот я, священный Агнец, принесший себя в жертву ради великой победы! Все, что у меня было, возложил я на алтарь фигурного катания: стремления, мечты, надежды, все свое честолюбие и жажду жизни, тело свое и душу! Пусть плавится лед под сверкающими лезвиями — ими я высеку имя свое, во веки веков!
Прогремел, резко оборвавшись, последний аккорд, и я упал на четвереньки, коснувшись лбом холодной мокрой поверхности. Звон в ушах не умолкал, он пищал и пищал тоненькой ниточкой на фоне равномерного шума, который накатывал и отступал, как приливная волна. В глазах, сквозь темноту, мелькали яркие вспышки.
Боль.
Свет.
Черное.
Красное.
Что это? Розы? Мне так давно не бросали роз… Так много лепестков, алых, багряных — они падают и падают на лед… Нет. Это кровь. Соленая кровь, что льется у меня изо рта. Я захлебнулся, закашлялся и почувствовал, как в груди и левой руке расползается давящее тупое жжение. Оно было настолько сильным, что голова закружилась и я начал терять сознание.
Нет. Нет-нет-нет. Я не могу отрубиться. Ради чего я здесь выкладывался, сука?! Чтобы в последний момент проебать оглашение результатов?!
Неимоверным усилием воли заставил себя подняться и медленно покатился в предполагаемую сторону «слез и поцелуев». Со всех сторон приглушенно слышались овации, крики и свист, летели мягкие игрушки, цветы, еще какие-то предметы. Добравшись до бортика, буквально упал на него всем телом. Кто-то схватил меня за руки. Яков.
— Юрочка! Юрочка!
Я хотел ответить, что со мной все в порядке, но вырвался только сдавленный хрип, и я начал сползать на пол. Яков и женщина в желтом пуховике подхватили меня, положили на скамью, рванули с треском воротник костюма, захлопали по щекам. Засуетились, забегали вокруг люди:
— Воды!
— Это кровь или грим?
— Врача позовите, где дежурный врач?!
Все кругом смешивалось в хаотический калейдоскоп из вспышек света и гвалта, среди которого я пытался расслышать диктора, объявляющего результаты. Но слышал только странно знакомый, приближающийся голос, без конца повторяющий:
— Я знаю, что с ним! Пустите меня к нему!
Из тумана выплыло лицо Отабека, быстро изучило меня взглядом темных раскосых глаз и снова исчезло. Опять послышался знакомый голос, в котором на сей раз звучали командирские нотки:
— Вызовите «скорую», немедленно. Дежурный врач не поможет. Сердечный приступ, скорее всего, инфаркт, возможно, мозговое кровоизлияние. Счет идет на минуты.
Под шею просунулась теплая рука, приподняла меня и положила на колени склонившегося надо мной казаха. Я медленно разлепил покрытые кровавой коркой губы.
— Я выиграл?
— Ой дурак… ой дурак…
Почему-то стало смешно, и я улыбнулся краешком рта — насколько мог это сделать.
— Лежи спокойно. Я выполнил свое обещание, теперь и ты свое обещание выполни — дождись меня, не уходи раньше времени.
Отабек говорил так тихо, что слышать его мог только я.
— Зачем? Зачем, Юрий? Стоят ли мировые рекорды твоей жизни?
Я снова рванул в легкие воздух, закашлялся и захрипел.
— Свою победу я унесу с собой…
— Ради чего нужна победа такой ценой? Чтобы доказать — что? Кому?
— Всем… что я… есть…
Теплая рука под шеей стиснула мои плечи.
— Мне ты ничего не должен доказывать. Я тебя всегда принимал таким, какой ты есть. И сейчас принимаю, и приму любым — потому что ты мой друг. Как бы далеко ты ни был, как бы редко мы ни общались, я никогда не переставал считать тебя своим лучшим другом. Расстояние никогда не имело для меня значения. Единственное, о чем жалею — что не сказал тебе об этом раньше…
Он продолжал что-то говорить, но я проваливался все глубже в темный непролазный туман и уже почти ничего не слышал. Перед глазами промелькнула череда смутно знакомых образов, а затем сверху посыпался белый-белый снег, как мелкие звездочки. Откуда-то появилась музыка, заглушая Алтына, ритмичная и дерзкая, повторяющая, как заевшая пластинка:
я
мертв
рок
мертв
поп
мертв
и нам остается ждать
когда вернется мечта
и начнется новый бит
революция
химическая революция
Кто-то потрогал меня за запястья, затем я почувствовал укол, и тело начало превращаться в бесплотную дымку.
я
мертв
рок
мертв
поп
мертв
я
мертв
А потом просто ничего не стало.