— Бывало и хуже. Переживу как-нибудь.
— Вот и я так же. Надеюсь, что переживу.
Подошел поближе, она подняла голову, и я заметил подтеки туши на щеках и сухие, сжатые губы. Она снова затянулась и выпустила дым через нос.
— Чего тебе, Юр? Иди.
Раньше я так бы и пошел, но сейчас меня что-то удерживало на месте. Не знаю, почему, но в этой тоненькой крашеной блондиночке я почувствовал нечто близкое буквально с нашего первого знакомства.
— Может, скажешь, что случилось? Хотя… если не хочешь, не говори. Лучше иди внутрь, а то замерзнешь. Да и Кира, наверное, тебя заждался.
Она резко отвернулась.
— Мы поругались.
— Да ладно? Не верю. Вы же не разлей вода.
С полминуты она молчала, а затем заговорила, жадно и сбивчиво, будто боялась, что я уйду и не дослушаю ее рассказ:
— Дурак он, не понимает ничего. Идиота кусок, сыночек маменькин. Я сегодня чуть не сдохла от нервов, до сих пор трясет. Как думаешь, откуда скорость-то? Мы с Кирой и везли, на метро, через полгорода. Я в лифчике провезла. А там двадцать грамм! Костя на ползарплаты заказал, нам велел привезти. Два часа клад искали в лесополосе, я в кроссах, все ноги в снегу промочила. Менты на входе стояли, я молилась, чтобы без собаки и чтобы не остановили документы проверить! А ему все смехуечки да пиздихаханьки, «Ягу» прямо на глазах у них вытащил, «ну не остановили же, так чего ты ссышь»…
Она с яростью вкрутила окурок в подоконник.
— Не могу его видеть, опять сидит там, язык как помело. Как начнет свое: «Я с телками старше пятнадцати вообще не ебался никогда», так врезать ему хочется. Чувствую себя и старой, и жирной, хотя сорок килограмм вешу. Обслуживаю его, обстирываю, борщи готовлю, а слышу все одно…
Я с изумлением смотрел на нее.
— Вик, но тебе же всего шестнадцать…
— Да мы уже два года как вместе живем, Юр, — она подняла на меня измученный, нездорово блестящий взгляд. — На спидах я четыре. Сестра старшая приучила. Я из дома-то к Кире жить перебралась, потому что дома невозможно. Сестра сейчас на более тяжелые наркотики перешла. Мать за нее трясется, ей не до меня. Деньги все ей отдает на дозу, схроны ее прячет, когда опера с отдела приходят — на контроль ее уже взяли… Сегодня вот ходили в клинику аборт делать, залетела она хер знает от кого. А мне на зубы надо, зубы ни к черту, протезы уже нужны… Ты имей в виду, кстати, от пороха зубы портятся сильно…
Она кисло усмехнулась и продемонстрировала почерневшие пародонтозные десны. Затем лицо ее искривилось, и она коротко всхлипнула.
— Денег нет, нихуя нет, что дальше, без понятия. Кира в жизни ни дня не работал, не учится, только в игрушки дома рубится на компе. Мамка ему по пятихатке пару раз в неделю на спиды дает, вот и все деньги. А я что, я несовершеннолетняя… еще и не на всякую подработку берут… листовки разве что раздавать…
Я даже не знал, от чего я больше был в шоке: от подробностей отношений Вики и Киры, от ужасной истории ее семьи или от того, что родители в этих семьях знали о том, что их дети принимают наркотики, но никак не пытались этому препятствовать. По сравнению с этой безнадегой моя собственная история была просто волшебной сказкой.
— Неужели ты не хочешь выбраться из этого ада? Вести нормальную жизнь? Зачем тебе парень, который ни помочь, не поддержать не хочет?
Вика вздохнула:
— Да куда он денется. Он без меня и шагу ступить не может… На словах только такой дерзкий, а на самом деле — беспомощный, как ребенок. Мамка его мне постоянно твердит: «Как хорошо, Викуся, что ты с нами живешь, он бы без тебя совсем сторчался, а ты его хотя бы контролируешь»…
Она вздернула подбородок и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Потом достала сигарету и ободряюще улыбнулась.
— Спасибо, Юрочка, что выслушал. Не бери в голову. Справимся, как по-другому. Ты иди. Если будут спрашивать, то я сейчас покурю последнюю и приду, хорошо?
долби мой лед и полыхни как мотылек обожгись холодным огнем
Было уже шесть часов утра, когда Лютый, в очередной раз выскочив на улицу в круглосуточный, притащил за собой личность, видеть которую никто не горел желанием. Все сразу сникли и уныло сидели по углам, отмалчиваясь. Это был местный авторитет, крупный барыга, снабжавший чуть ли не весь район: жирный, бритый наголо мужик под сорок, одетый в стиле девяностых, с золотыми кольцами на пальцах-сардельках и цепью на складчатой шее. От него прямо-таки за километр несло агрессивным быдлячеством и самоуверенностью. Едва войдя, он потребовал себе вискаря со льдом и теперь заседал на кухне, по-барски развалившись в углу и громогласно комментируя все вокруг. Ему вежливо поддакивали, но не слушали.
Костя отвел Лютого в сторону и вполголоса, но жестко устроил тому взбучку. Лютый вяло оправдывался:
— Да я-то чего… он сам увязался… пойдем да пойдем к твоим дружкам… бля, Костян, я даже не удивлюсь, если у него ствол…
Мною владело странное равнодушие. Ни страха, ни раздражения, ни скуки. Просто стоял, опершись на кухонную раковину, рассматривая барыгу в упор. Тот наконец обратил на меня внимание.
— Эй ты! Пацан или девчонка, понять не могу.
Я молча продолжал смотреть на него, не реагируя. Барыга прищурился, вгляделся.
— На кого-то похож, говорили тебе? О, бля… на фигуриста, тоже блондинчик такой. Как его там… Плисецкий, что ли?
Вот тебе на. Первый человек, который знает обо мне. Не выдержал и усмехнулся:
— Я и есть Плисецкий.
Знакомство вышло сумбурное и вряд ли полезное, но на меня теперь смотрели с благодарностью (за то, что весь огонь перевел на себя) и завистью (за то, что с легкой руки попал в кореша к уважаемому человеку). Барыга пригласил сесть рядом, угостил алкоголем. Приобняв за плечи, вещал что-то о своей криминальной жизни: видимо, посчитал меня стоящим с ним на одной ступени. Мне было глубоко похер, почти не слушал, просто сидел, без конца перебирая в руках брошенные на столе игральные карты. И все же в чем-то мы были схожи, несмотря на пропасть, лежавшую между нами: два одиночества, пытающиеся камнем утопить свою боль на самое глубокое дно.
Наконец авторитет встал и начал собираться.
— Кто со мной кататься? — неожиданно предложил он. — У меня тачка новая, вчера купил.
Все деликатно молчали. А почему, собственно, нет?
— Я поеду.
Кроме меня, согласились еще двое пацанов. Одевшись, спустились вниз. Автомобиль был припаркован на соседней улице, пока дошли, меня начал бить озноб на начинающихся отходосах — а может, просто на холоде после теплой квартиры. Забрался на переднее сиденье «Ленд Крузера», пристегнулся. Когда мотор уже зарычал, хлопнула дверь, и на заднее сиденье третьим втиснулся Кира.
— Я с вами.
релиз как лед размельчен на диски
раздули пятнадцать дорог на пару с близким
Во мне к этому моменту было уже восемь. Девятая пошла в виде «колпака», тут же в машине. Барыга топил педаль газа в пол, на скользкой дороге заносило. Через неопределенное время выехали на МКАД и устремились в неизвестном мне направлении. Начинало светать, небо слегка розовело. Я сидел, прислонившись головой к боковому стеклу, глядя в одну точку: тело сковывала странная усталость, язык беспрестанно ощупывал горький, пересохший рот, но глаза не закрывались, будто в них вставили спички. Мимо с бешеной скоростью мелькали фонари, деревья, заснеженные поля, развязки: наверное, гнали под двести.
— Такие дела, Юрочка, — барыга никак не мог заткнуться. — Главное, живи свою жизнь, плюй на других. Вот я свою жизнь сам сделал. Может, хуево вышло, неправильно — зато свою, а не чужую. Если за мной придут завтра — я готов. Ни о чем не жалею…
За спиной хохотал Кира, отпуская скабрезные шутки, но я помнил слова Вики о том, что он — маленький ребенок, и становились прозрачными все его попытки казаться крутым и беспринципным мудаком. Обернувшись назад, я увидел, как он, откинувшись, забивает себе обе ноздри остатками пороха: из носа эмобоя текла кровь, и бордовые капли, смешиваясь с белым порошком, падали на кожаную обивку новенькой «Тойоты».