Я улыбнулся ей в ответ: я действительно обрадовался, увидев ее.
– Привет, Рия. Не знал, что вас подключили к данному делу.
– И не подключили бы, если бы Конрад не облажался. – Она ехидно усмехнулась. Что ж, по крайней мере, характер ее не изменился.
– Как дела?
– А то не видно? Старею. Дряхлею. А так все как прежде. Хорошо выглядишь.
– Вы тоже.
– Лжец. – Впрочем, отворачиваясь от меня к сотрудникам, разбиравшим перегородку, она имела довольный вид. – Напоминает Эдгара Аллана По. «Падение дома Эшеров». Помнишь?
– Смутно. Там кого-то закопали в землю?
– Замуровали, но это почти одно и то же. Правда, там это происходило не в больнице, так что, будем надеяться, сходство этим и ограничится.
– Сходство?
– Ну, у По жертву замуровывали заживо.
Мне вспомнились останки, привязанные за руки, за ноги к койкам – я успел разглядеть их там, в замурованной части палаты, где мы с Уэланом пытались помочь Конраду.
Впрочем, гадать нам оставалось совсем недолго. Очередной блок вынули из стены и переместили в растущую на полу груду таких же. Теперь в образовавшееся отверстие уже можно было пройти. Раскрасневшийся, задыхающийся под маской полицейский отряхнул руки и повернулся к Уэлану:
– Нормально?
Пока пыль и мелкие обломки собирали мощным пылесосом, Уэлан подошел, чтобы поговорить с Парек. Почему-то ему все еще не хотелось общаться со мной, но меня в тот момент больше занимало зияющее отверстие, и я не обратил на это внимания.
– И никого из начальства? – спросила его Парек. – А где же старший инспектор Уорд?
Меня и самого занимал этот вопрос. Удержать ее от присутствия здесь могло только важное совещание.
– Едет сюда, – ответил Уэлан. – Кстати, ей нужно побеседовать с вами, доктор Хантер. Вы могли бы подождать ее на улице.
В первый раз за все это время я задумался над тем, что хочет сообщить мне Уорд… Впрочем, Парек заговорила прежде, чем я успел обратиться с вопросом к Уэлану.
– Ладно, не будем маяться дурью. Заходим. Если бы старший инспектор Уорд не желала бы этого, она бы выставила здесь охрану.
Уэлан открыл рот для возражения, но промолчал и повернулся к отверстию. Взгляда моего он так и продолжал избегать. Полицейский театральным жестом отдернул в сторону пластиковое полотно, за которым царила чернота. Кусок перегородки с вынутыми пенобетонными блоками казался зияющим входом в пещеру.
– У кого фонарь? – спросила Парек, протягивая руку.
– Нам следует подождать, пока укрепят потолок и протянут свет, – произнес Уэлан. Детективы уже разбирали из штабеля стойки строительных лесов и несли прожектора на треногах. – Надо бы натянуть над койками тент: плохо, если на тела будут падать сверху штукатурка и пыль.
– Пока вы это будете делать, я и посмотрю, – заявила Парек тоном, не терпящим возражений.
Принесли фонарики. Уэлан все еще избегал встречаться со мной взглядом.
– Не заходите далеко. И не стойте под местом, где обвалился потолок, – напутствовал он Парек. Вместо ответа та включила фонарь.
– Можете не ходить со мной, если вам страшно! – бросила она.
До меня донеслось чуть слышное «Черт!», а потом Уэлан следом за патологоанатомом шагнул в пролом. Я включил свой фонарь и последовал за ними.
Дыхание мое под марлевой маской показалось мне оглушительно громким. Запах разложения ощущался, однако слабее, чем в прошлый раз. Запах давней смерти.
В прошлый раз я не особенно разглядывал помещение – даже если бы в нем было светлее, мне хватало забот с Конрадом. Луч фонарика высветил камеру примерно тридцать на двадцать футов. Голые, облезшие стены, потолок слишком высокий для комнаты такого размера. В одном углу громоздилась куча деревянных обломков и кусков утеплителя – остатки обрушившегося потолка.
Луч фонаря Парек нащупал койки. Три койки с тяжелым, давным-давно устаревшей модели стальным каркасом выстроились в ряд.
Две были заняты.
Лучи наших фонарей сошлись на ближней.
Неподвижная фигура в перепачканных водолазке и джинсах лежала лицом вверх на голом матрасе. Капитальное телосложение позволяло заподозрить в нем мужчину, хотя по опыту я знал, что пропорции тела не обязательно зависят от пола. Тело было привязано к койке двумя широкими эластичными бинтами – такими фиксируют пациентов при операции. Один удерживал его за торс и запястья, другой – за ноги ниже колен. Волос на черепе почти не осталось, да и кожа, цветом и фактурой напоминавшая старую перчатку, тоже почти сошла. Голова запрокинулась назад, оскалив зубы то ли в крике, то ли в ухмылке.