В том месте, где река изгибалась гигантской запятой и уходила на запад, лыжня размножилась. Какие-то следы вели к скале под карниз, какие-то – в лесную чащу. Навострив уши, я услышал удаляющиеся щелчки лыжных креплений и треск сломанной ветки. Это было нехорошее место, и хорошо, что лыжники его покинули. Я обследовал территорию. Здесь было опасно, и мне нужно было знать, в чем дело. Я сходил к скале, потом к избушке. Человеческое дыхание еще не успело из нее выветриться. В звуках леса не было ничего необычного, и тогда я сосредоточился на следах. Одинокая лыжня уходила в лес и упиралась в длинный плоский камень под массивным кедром. На кедре была стесана кора, и на ярко-оранжевом голом дереве были ясно видны схематичные рисунки тигра, медведя и человека. В ноздри мне ударил запах крови, и это была кровь не животного…
К горлу подкатила тошнота и дикая злоба. Кто-то убил, растерзал мою девочку! Я зарычал, и эхо ответило мне моим же страшным ревом. Это немного усмирило меня, вернуло рассудок. Спокойно, полосатый. Они прошли здесь сегодня, а убийство произошло позавчера. Эмоции, все эмоции. Они не ходили сюда, а пошли на запад через болото.
Но убийство все же было совершено. Чуть припорошенный кровавый след уходил дальше в лес. Я пошел по нему и вскоре увидел внушительный холм и в сугробе лаз – берлогу. Не приближаясь, чтобы не выдать присутствия, я рассмотрел ее с некоторого расстояния. Запах мороженной крови прямо-таки бил в нос, и исходил он из лужицы у берлоги и кучки, прикрытой валежником. Ясно. Пару дней сюда пришел медведь-шатун. Голодный и изнуренный, он набросился на какого-то человека возле плоского камня под кедром. Не знаю, был ли человек вооружен, но он не оказал сопротивления, иначе бы я учуял и медвежью кровь. Какую-то часть добычи медведь съел сразу. Но он знал, что ему нельзя много есть на пустой желудок. И тогда он взял тело в зубы и оттащил в чащу. Устроив в стланике у большого корча берлогу, он полез отдыхать, часть добычи прикопав рядом.
Теперь, наевшись, медведь дремал, но он уже не заснет – одного человека мало. И через какое-то время он выйдет за новой добычей. Если это умный медведь, а голод, шатание по лесу и постоянное выживание в экстремальных условиях, несомненно, сделали его умнее, то он пойдет дальше по лыжне.
В общем, как ни хотел, я не мог свыкнуться с мыслью, что на моей территории не сегодня-завтра начнет хозяйничать медведь-шатун. Пора было показать им всем, кто в этом лесу хозяин. Поэтому я вернулся на место ночевки, забрал добычу, улегся недалеко от берлоги и принялся ждать…
XII
Прогноз Капца оправдался. С утра по верхам уже вовсю гулял ветер. Стремительно теплело: стрелка термометра отказывалась опускаться ниже минус пяти. Ребята быстро собрались и пошли по реке обратно, к месту впадения ручья Медвежий. Оказалось, что промахнулись на три километра. Через переход они увидели Медвежий, который падал почти с вертикального отвеса. Цирк был совсем рядом, но его вершины не были видны за склоном, который был настолько крут, что Андраш даже ввел новый термин – «отрицательный лес». Вгрызаясь в стланик, они полезли вдоль ручья вверх, ибо других вариантов не было.
Через пару часов корячки они вылезли на полку. Лес кончился, уступив место корявым кустам и скалам, то там, то сям высовывавшимся из-под снега кривыми зубьями. Уже вовсю пуржило, снег захватывал группу, люди подходили ближе к друг другу, чтобы не потеряться и, погружаясь в пургу, как в мировой океан, брели вперед, каждый в своих мыслях, но связанные воедино пургой. Порой прояснялось, и на минуту можно было увидеть стену скального цирка и узкий кулуар, по которому предстояло подниматься на перевал. Здесь Граф остановился, чтобы передохнуть. Надюха, шедшая за ним, будто привязанная, тоже остановилась и скинула рюкзак.
– Где же Виталик? – обернулся Граф, – что-то давно его не видно.
– Наверное, медведь съел, – пробасила Надежда.