XVIII
Граф лежал с открытыми глазами и был бы похож на раскинувший руки труп, если бы не бегающие зрачки.
Работа, вера, верность, семья, достижения… Чего на самом деле стоят мои цели? Насколько сильны убеждения?
Отчего все это так мучительно?
Я страшусь того, что будет дальше. Я не боюсь ничего в горах. Но там, на большой земле, среди больших домов и вечно занятых созданием иллюзии занятости людей… Я боюсь, панически боюсь, что придется отвечать за содеянное. Отвечать перед женой, перед Личкой… Главное – перед собой.
Разум должен всегда контролировать чувства. Я расслабился, сдался. Отпустил коней, и кони понесли. Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее…
Слабое сердце. У меня тоже слабое сердце. Я позволяю себе слабости, но я не должен.
И сила моей мысли уже утрачена, рассеяна. Пропита, пролита, прожита, прожжена…
Я раньше на что-то надеялся.
Я всегда считал, что женщина приходит, как награда. Что женщину надо заслужить. Как славу, сладкое или отпуск… А эта девочка досталась мне просто так. В момент слабости и позора. Должно быть, это ловушка. Это демоны заманивают меня. Чтобы я пропал, оступился, упал еще ниже. На человека все разом наваливается… Надо держаться. Хорошо, что это мой последний поход.
XIX
Утро взорвалось вместе с воспаленным мозгом Графа. Голова раскалывалась. Съев с чаем две таблетки Кетанова и мучительно прокашлявшись, он обратился к группе:
– Погода, конечно, так себе. Но я считаю, что имеет смысл собрать лагерь и продолжить штурм. Развиднеется – пройдем Желанный, нет – вернемся обратно и будем отсиживаться.
Шесть фонариков светило ему в глаза. Он поморщился.
– Может, тогда просто сходить в разведку? – предложил Андраш. – Просмотрим подъем, спуск, провесим перила26, если надо.
Граф кивнул. Предложение было трезвое.
– Кто желает в разведку?
Собрались все, кроме Капца и Вальки. Откровенно говоря, пурговать в холодной палатке – удовольствие ниже среднего. Неспешно одевшись и собрав снаряжение, они вышли, когда рассвело. Шли по джи-пи-эсу к точке, где вчера Граф углядел в скалах понижение, поставленной примерно. Виталик и Надюха, кажется, впервые за поход шли вместе и вели начатый еще с утра разговор про детский спорт. Вопрос живо интересовал обоих: Виталика как тренера, Надежду как мать. Несмотря на жаркие споры, было видно, что общение обоим приносит удовольствие. «Как у них все ладно», – улыбнулся Граф.
Андраш, наспех прилатавший к недостаточно длинной куртке кусок авизента, чтобы не задувало спину, был похож на бежавшего из-под Москвы француза. Сегодня он сильно отставал.
– Что с ним, Граф? – спрашивала Личка. – Я думала, ему все нипочем, он железный.
– В нем есть надлом, и рано или поздно он сломается, – пожимал плечами Бессонов.
Личка вспомнила вчерашние шуточки Андраша:
– Всех альпинистов, выживших в горах и умерших своей смертью, можно пересчитать по пальцам рук… Если, конечно, у вас они еще есть27!
Безжалостный ветер едва не сбивал с ног. Граф приказал распустить лавшнуры и пошел «елочкой». По набиравшему крутизну склону мимо них катились снежки, накатывая на себе все больше и больше слоев снега.
– Улитки, – сказал Граф. – Ничего хорошего.
Как будто вторя его выводам, вдали раздался мощный «ух». Все остановились. Кто-то пригнулся, кто-то втянул голову в плечи. Все понимали, что значило это уханье. Граф обернулся и закричал:
– Финита ля комедия! Разворачиваемся!
Все молча развернулись и поехали по лыжне вниз, Граф только успел крикнуть им вслед:
– Дистанцию!!
XX
Пурга. Холодно. Хлопает синий полог палатки. Спальники покрыты узорчатой изморозью – влажно. Влажность выходит с теплым воздухом из ртов, оседая на лицах. Граф, Личка, Надюха, Виталик, Андраш, Валька и Капец лежат в палатке посреди бесконечной сероватой белизны. Отсидка.
Не спится. Вместо того, чтобы дремать, копя силы на следующий день, все ворочаются, толкаются. Наконец, Андраш высовывается из спального мешка и достает из рюкзака карманную книгу.
– Это была самая маленькая книжка в доме, вот я ее и взял.
– У меня бок затек, – говорит Виталик, приподнимаясь на локте. – Главная травма похода – пролежни! Хочешь, я вслух почитаю?