Андраш отдает ему книжку и залезает обратно в спальник, прижимаясь к Вальке теплым боком, и они накрываются, стараясь не касаться верхней части спальника. Не выпуская из лап Надежду, Виталик подтягивает под голову шмотник 28и, держа на весу книжку, начинает читать.
– Старик рыбачил совсем один на своей лодке в Гольфстриме. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы.
Валька берет кружку с остатками почти замерзшего чая, пробует, говорит:
– У меня атрофировались вкусовые рецепторы, – и пристально вглядывается в кружку. – Вы клали сахар в чай?
– Я положила, Валь, – отвечает из-под спальника Лика.
Валька медленно размешивает чай в кружке неизвестно откуда подвернувшимся огрызком карандаша. Капец, скрипя, переворачивается на другой бок и толкает Вальку под локоть.
– Юр-ак-куратней! – Валька отстраняется и морщится. Чай, словно некая плотная субстанция, подползает к краю чашки и, разделившись на несколько быстрых шариков, выплескивается на спальник.
–
Твою мать! – Не переставая морщиться, говорит Валька.
Все глядят на него, потому что он впервые за поход матерится.
Лика выбирается из медвежьих объятий Графа, который, кажется, спит. Лезет в свой зеленый, пахнущий сыростью, салом и шоколадом мешок с заначками и достает оттуда полплитки «Аленки». Она ненавидит шоколад «Аленка», но разворачивает мокрую обертку и с каким-то мазохистическим наслаждением отправляет в рот, прожевывает и проглатывает твердые коричневые квадратики. Несколько кусочков она кладет в рот Графу. Он с улыбкой прожевывает их и спит дальше.
– Ему теперь уже больше не снились ни бури, ни женщины, ни великие события, ни огромные рыбы, ни драки, ни состязания в силе, ни жена. Ему снились только далекие страны и львята, выходящие на берег. Словно котята, они резвились в сумеречной мгле, и он любил их так же, как любил мальчика. Но мальчик ему никогда не снился.
– Дай я почитаю, – говорит Андраш, – ты уже хрипишь.
Виталик отпускает Надюху, отдает Андрашу книжку, а сам подползает к печке. Андраш начинает читать, по-ученически старательно и выразительно.
– Они пошли вниз по дороге к хижине старика, и по всей дороге в темноте шли босые люди, таща мачты для своих лодок.
Виталик разжигает печку. На его лице отражается пламя. Он сосредоточенно вглядывается вовнутрь железной коробки, наклоняет голову вбок и аккуратно просовывает в дверцу маленькое полешко.
– Зря дрова жжете, – внезапно подает голос Капец. – Осталось на пару едок. А нам тут еще сидеть и сидеть.
– У нас еще есть газ, – спокойно отвечает ему Виталик. – Мы же не собираемся сидеть здесь вечно.
– Придя в хижину, мальчик взял корзину с мотками лески, гарпун и багор, а старик взвалил на плечо мачту с обернутым вокруг нее парусом.
– Хочешь кофе? – спросил мальчик.
– Эх, щас бы кофе… – мечтательно потягивается Валька.
– Скоро супчик сделаем, – отвечает Виталик.
– Сначала положим снасти в лодку, а потом выпьем кофе, – читает Андраш и смотрит на Вальку.29
В палатке становится теплее. Теплый воздух сначала касается мокрых ноздрей, затем разливается в легкие. Самое приятное ощущение за последние четыре часа, когда не топили печку. Граф предвкушает горячий чай с шестью, а может быть и с восьмью кусочками сахара.
XXI
Буран продолжался всю ночь. Не закончился он и утром. На газу сделали завтрак. Вопреки всеобщему подавленному настроению и тотальному отсутствию реакции на шутки, Андраш продолжал острить, будто это было его основной обязанностью.
– В эфире программа «Времена» и я, Владимир Познер. Уже три дня идут обильные снегопады, а у нас впереди лавиноопасный перевал. Скажите, господин Граф, вы не видите здесь некоторого противоречия?
– Нет, – ответил Граф. – Пурга – это штатная ситуация .
– Господин Айдаров, вы разделяете мнение графа Бессонова?
– Абсолютно.
– А что же думает оппозиция?
– Я размышляю о том, как нам остаться в живых, – разглядывая содержимое миски, ответил Капец.
–
Леш, – Виталик внимательно посмотрел на Графа, – а что ты думаешь насчет запасного варианта?
–
Какого? – невозмутимо спросил Граф.
–
Вернуться через Невозможный и уйти на Лисий.
–
Зачем? – так же безразлично продолжал Граф. Виталик, наоборот, с усердием ученика, объяснял, как будто объяснение действительно требовалось.