– Да, ты живая… – Граф ладонями прошелся по ее ребрам и, сжав их пальцами, еле пряча восторг, прошептал, – ты такая живая…
XXX
На немолодом уже теле земли, на пару пальцев выше экватора и на палец ниже полюса, везде разлилась весна. Посреди весны, вся в снегу, росла, высилась и ходила ходуном, встревоженная весной, тайга. В ее восточной части, там, где необъятная Россия, наконец, соприкасалась губами с Тихим океаном и захлебывалась, когда океан подходил слишком близко, посреди Хабаровского края, высился Баджальский хребет. На самом севере от него отходил безымянный отрог, упиравшийся в такой же безымянный, поскольку никем еще не пройденный горный цирк, чьи белоснежные вершины, словно зубы негритянки, неистово светились в темноте. В восточной части цирка, прямо под склоном стояла шатровая палатка. Было ясно, но ветрено. Палатка ходила ходуном, но держалась молодцом.
Внутри Надежда, Лика и Граф занимались привычным делом – собирали раскиданные по палатке шмотки и паковали их в рюкзаки. После ухода половины группы с Капцом, шатер казался огромным плацдармом.
– Как же жрать-то охота. Вернемся – поведу всю семью в ресторан! – затягивая тубус, провозгласил Граф.
– Когда вам рожать-то? – деловито поинтересовалась Надежда.
– Осенью.
– То есть не знаешь еще, мальчик или девочка?
– Пацана! – радостно крикнул через плечо Граф, вылезая из тубуса, – пацана хочу!
Лика отрешенно смотрела перед собой.
– Чего зависла? – спросила Надежда. – Пойдем?
– Пошли, – тихо сказала Лика.
Они вылезли наружу, Надежда вытащила ЦеКа, и шатер рухнул. Втроем, они еле удерживали его, отряхивая от снега. Когда они, наконец, вышли из лагеря, небо посветлело, звезды поблекли, и за спинами поднимавшихся по склону лыжников начал, пульсируя, разгораться мягкий, светло-розовый закат. Саночки теперь оставались только у Графа. В них он сложил палатку, веревку и железо. Граф поднимался легко, почти не проваливаясь. Заграничные камуса30 хорошо держали на склоне, и он быстро ушел вперед.
Лика и Надежда поднимались параллельно, потихоньку переходя на «елочку». Наконец они почувствовали, что склон пошел вверх, хотя определить зрительно было невозможно ни угол наклона, ни расстояние до нависавших где-то сверху скал.
– Почему ты не ушла со всеми? – впечатывая лыжи в снег и глядя на Надеждины раскрасневшиеся ланиты, спросила Лика.
– Они смертнички, – отпустив палку, махнула рукой Надюха.
– А мы? Снег валил неделю, а мы продолжаем идти туда, где никто никогда не был.
– Не самый плохой вариант, – пожала плечами под рюкзаком Надежда. – Я Графу доверяю.
– Он одержим своей идеей, – обе женщины теперь шли «лесенкой», друг за другом.
– Странно, – чуть наклонив голову, Надежда обернулась и посмотрела на Лику, – ты осталась с ним, хотя сомневаешься в нем.
– Я его люблю.
– Это спорно.
Лика стала еще смурнее.
– Что в этой жизни не спорно?
Глядя наверх, Надежда продолжила подъем.
– Факты, – сказала она вперед.
– Например?
– Ты его держишь за яйца. Жена – за совесть, – тяжело дыша, ответила Надежда. – За яйца приятнее, за совесть больнее. Не знаю, при чем тут любовь.
Лика с ненавистью глядела на снег. Надюха продолжала.
– Держать за совесть, конечно, совсем подло. Человек должен быть свободен.
– Что мне делать? – крикнула ей Лика, отставая.
– Идти перевал, – притормозив и обернувшись, сказала Надежда.
– А потом?
– А потом станет ясно.
Они продолжили подниматься, и вскоре догнали Графа.
– Ты его давно знаешь? – спросила Лика напоследок.
– Давно. Он два раза мне жизнь спас.
Надежда остановилась, чтобы снять одну из трех надетых на нее флисок.31 Граф пошел вверх зигзагом, Лика за ним. Крепления Графа отрывались от лыж, как у робота в компьютерной игре. Снег под ногами слегка похрустывал, словно кто-то ел слоеное печенье. Все трое знали, что означал этот приглушенный хруст, это мерное уханье. «Жаль, что мы не роботы, – подумалось Лике. – Роботы бессмертны…». Склон впереди казался морем. Наклонным морем, которое в любой момент могло превратиться в водопад. Лика готовилась к бою. Все ее естество сосредоточилось на правильности движений: не снять склон32, не упасть со склона.
Клац-клац. Клац-клац… За полчаса никто не проронил ни слова. Солнце снова ушло в тучи, посыпал снежок. Небо захлопнуло окно, набежавшие тучи продолжили извергать снег. В этом мареве Граф стал казаться Лике дредноутом из конвоя. Наконец, подъем стал настолько крутым, что всем пришлось переодеться в кошки33. Девчонки убрали свои короткие лыжи за стяжки рюкзаков, Граф свои длинные привязал к санкам. Черные зубья «пилы» были уже совсем близко и поражали своими размерами. И стояли ровной челюстью, без щелей. «Высоко, но, кажется, одной веревки хватит», – размышлял Граф. Рюкзак, санки и лыжи отчаянно тянули вниз. Упираясь всеми четырьмя конечностями, Бессонов неожиданно испытал давно забытое чувство страха за собственную шкуру, которое когда-то накрывало его на высоте.
30
Камус – подкладка на скользящую поверхность лыж для уменьшения отдачи при подъеме в гору.
33
Кошки – металлические приспособления для передвижения по льду и фирну, крепятся на ботинках.