– Обвязываемся, девоньки! – скомандовал он, а сам снял рюкзак, достал из клапана бур34, закрутил его в фирн и повесил на бур рюкзак, санки и лыжи. Надев обвязку и пристегнув к ней френды и крючья35, он перекинул веревку через плечо, прошел еще немного по снегу и вскоре полез между зубьями по десне, расширявшемуся книзу осыпному кулуару. Надежда и Лика следовали за ним чуть поотдаль, мешали тяжелые рюкзаки. Когда десна уперлась в черный гранит зуба, Бессонов крикнул Надюхе:
– Пострахуешь!?
– Да! – отчеканила Надежда, подошла к Графу, сняла рюкзак, положила на осыпь, продела в себя веревку и сказала:
– Готова!
Граф встегнул в себя другой конец веревки, как в молодости, испытывая радостное возбуждение оттого, что сейчас придется куда-то лезть. «Разве не для таких моментов мы, девоньки, ходим в горы?». Обернувшись к Надежде, он подмигнул ей озорно, но Надюхино лицо было непроницаемо-сосредоточенным. Сделав несколько махов руками, чтобы отправить кровь в коченеющие пальцы, она взялась за веревку. Граф полез по неровной лощине между двумя зубьями темного монолита. В горных ботинках, в перчатках. Все напоминало высоту, только не было отдышки. Вдыхая кислород всеми легкими, он спокойно продвигался наверх. Где бились крючья – бил, где не бились – клал френды. Лазание было несложным, мешал только кое-где натечный лед. Такие места надо было как-то обходить. Подъем занял чуть меньше часа, и за это время погода еще больше ухудшилась. Началась пурга.
Когда Граф вылез наверх, он увидел, что с обратной стороны плоский скальный зуб упирается в наддув, откуда можно было легко съехать на лыжах. Далее шел широкий длинный склон, частично в камнях и скалах, кое-где над обрывами поросший леском. Снег на нем, казалось, был хорошо зафирнован и припорошен недавним снегопадом.
Граф закрепил веревку и крикнул вниз:
– Готова!
– Понял! – отозвалась Надежда.
Он съехал по веревке к разминавшей руки Надюхе, чтобы забрать вещи. Глянул на Лику и движением головы показал, чтобы поднималась. Лика встегнула жумар36, навязала прусик и начала подъем.
XXXI
– Спуск с виду безопасен, – в задумчивости произнес Граф, – но держите дистанцию и старайтесь не резать склон.
– С виду, – ухмыльнулась Надежда.
– Ты его за нас порежешь, – усмехнулась Лика.
Граф стартанул.
– Лех! – крикнула Лика. – Лавшнур!!
Граф притормозил, смущенно наклонил голову, прижавшись подбородком к груди, и распустил из кармана анорака жизнерадостную алую ленточку. Начался спуск. Длинный, широкий, ровный склон был словно создан для катания на лыжах. Перенося вес с одной ноги на другую, рассекая встречный снег и ветер, он ехал и ехал, порой оглядываясь на ходу, чтобы убедиться, что девчонки едут за ним и сохраняют дистанцию. Земля как будто сама подставляла склон под его лыжи, и вдруг…
Раздался звук просадки снега – этот неявный треск или хруст, ужасающий звук, который больше ни с чем не спутаешь. Лика и Надежда увидели, как от склона отделилась здоровенная снежная доска. В мгновение она разрушилась и превратилась в поток, в центре которого виднелась голова Графа.
Девчонки ехали ближе к камням и резко ушли к ним, Граф же стремительно полетел вниз. Сердце не успело сжаться, голова – испугаться, только на языке появился странный вкус. От неожиданности Граф закричал, но время вдруг замедлилось, дав ему шанс вспомнить вправила выживания. Согласно инструкциям Томилина, Бессонов выкинул палки, но рюкзак сбрасывать не стал. Плотно сомкнув челюсти и дыша сквозь зубы, он работал руками, ногами, плыл, что есть мочи, как ему казалось, вперед и вверх в этой гигантской стиральной машине, но барабан с диким грохотом вращался все быстрее и быстрее…
Неожиданно пространство вокруг стало резко уплотняться, будто поток ударился об стену, вызвав встречную волну. Лавина остановилась. Граф резко отодвинул руки от лица – сантиметров на пятьдесят, дальше уже не получалось, стал толкаться влево-вправо, бить затылком назад – чтобы отвоевать у снега хоть сколько-то пространства, наполненного воздухом. Все вокруг было серым и абсолютно беззвучным. Пустив слюну, Граф понял, что видит вертикально. Он будто попал в яму бетоном – мог лишь чуть двинуть головой, но серость вокруг, а не темнота, давала надежду на то, что свет рядом.