В это время наверху Лика и Надежда с лавлистом и лопатой пробирались на лыжах по лавинному выносу. Вдруг Лика резко рванула вправо вниз, к большому камню, сбросила лыжи и начала копать. Оказалось, она каким-то чудом увидела лавшнур. Частично освободив его от снега, она определила направление по промаркированным стрелкам и стала освобождать его дальше, легонько потягивая и откапывая, пробираясь все глубже и глубже. Подоспела Надюха со щупом.
– Тыкай, – приказала она, передавая его Лике.
Надежда продолжила копать по шнуру, а Лика сделала несколько тычков и, задыхаясь от волнения, закричала:
– Здесь, здесь копаем!!
Началась гонка со смертью. Еще минуту назад жидкий, снег превратился в груду смерзшихся комьев. Девчонки вбивали в него лавлист и лопату, разбирали глыбы, словно завалы после землетрясения.
Граф не знал, сколько прошло времени. В серой мгле лавины он не чувствовал бега минут. Ноги и руки постепенно коченели, но спину согревал рюкзак, голову – надетый перед спуском капюшон. Первое, что нужно было сделать – устаканить дыхание. Лицо Графа будто находилось в серой железной коробке, и кислород в ней был весьма ограничен. В распоряжении Бессонова было лишь то пространство, которое он отвоевал у снега в первые несколько секунд после остановки лавины. Он мог немного двигать руками внутри отвоеванного пространства, остальные части тела были словно запаяны в бетон. Граф попробовал постучать по окаменевшим стенам своей тюрьмы – следы, оставляемые костяшками пальцев, наощупь были не больше полу-сантиметра.
Обдумывать шансы на спасение не хотелось – уж слишком они были туманными. Бессонов начал скрести потолок, постепенно углубляясь в него, выкапывая маленькую, размером с кулак, ямку – просто чтобы чем-то себя занять. Проблема была в том, что снег, падавший с потолка, занимал пространство перед лицом. Скреб и копал, копал и скреб, изредка разминая пальцы и тихонько дуя на них, чтобы согреть.
Вдруг он услышал над головой еле различимый хруст. Потом еще и еще. А через некоторое время ему в плечо больно ткнулось алюминиевое острие лавинного щупа. Еще никогда в жизни Граф не испытывал такой сладкой боли. В это же мгновение он услышал еще более частый и интенсивный хруст. Сверху явно кто-то копал.
– Лик! – что есть мочи закричал Граф, забыв об экономии кислорода, – Ли-чка!! Я зде-есь!!
Хруст становился все чаще и громче. Граф перестал скрести снег и, тяжело вздохнув сдавленной снегом грудью, засмеялся сквозь слезы, как ребенок. Нашли… Однако предаваться сантиментам времени не было. Опасаясь, что девчонки со всей силы всадят в него лопату или лавлист, он закричал:
– Аккуратней, девоньки!
В эту минуту Лика пробила снег рукой и ощупывала варежкой его лицо и голову. Граф улучшил момент и прикусил ей палец.
– Ой… – тихо сказала Лика. – Живой.
Она разгребла снег у его лица, и Граф зажмурился от невероятно яркого света, будто ему в лицо бил прожектор. Едва он смог снова открыть глаза, свет заслонило Личкино лицо. Ослепленный, он не различал его черты, но остро чувствовал запах меха на ее капюшоне и ощущал на себе ее частое дыхание.
– Живой, – повторила Лика.
Граф поднял голову и смотрел на нее. На ее волосы, выбившиеся из-под шапки. На испуганные глаза. Улыбался и молчал.
XXXII
Мой фильтр сигареты испачкан в крови.
Я еду по минному полю любви.
Я хочу каждый день умирать у тебя на руках.37
Чтобы откопать Графа до конца, понадобился еще час. Копали все вместе, дружно, с шутками-прибаутками. Потом отправились искать палки. Нашли обе, но не сразу. Ближе к вечеру пурга прошла, облака расползлись, и в щель между ними светануло яркое весеннее солнце.
– Смотрите, девоньки, – сказал Граф окружившим его с обеих сторон и склонившимся над картой Надежде и Лике, – нам нужно спуститься к вот этому озерцу и найти вход в каньон.
– Понятно, – закивала Лика, – найти вход…
– И выход, – скептически прохрипела Надежда.
– Выходить будем там, – сказал Граф, тыкая кнопки джи-пи-эса, – где заходили красноярцы. Конечно, за тридцать пять лет многое могло измениться, но будем надеяться, что выход в этой точке, – он показал мизинцем на экран джи-пи-эса. Я поставил ее в Москве, согласно отчету красноярцев и составленной ими хребтовке.