— Так как, идем воевать? — надменным тоном спросила Оля.
— Ясное дело. Сейчас сварганю какой-нибудь танк.
— Но я же говорю про настоящую войну. Ты же знаешь, кто это делает.
Ружицкий на минуту задумался.
— Тот бандит, которого привела в институт[78] полиция?
Это прозвучало как вопрос. Для обоих было очевидным, кто мог предпринять попытку чего-то столь невозможного, как попытка взлома в его сон. А вот вопрос «зачем?» оставался пока что без ответа. Существовало опасение того, что именно ему, Ружицкому, удастся найти доказательства того, что как раз именно этот тип убил дружков по тюремной камере. Но как? Захватив контроль над их снами? Принуждая к самоубийству? Тогда здесь его ждет разочарование. Ему даже не удалось войти в сон Гири. Но почему тогда парень упоминал о манипуляциях наяву? В его палату по ночам доступ имела лишь медсестра. Заключенный же из собственной палаты выйти не мог, поскольку его стерегла полиция.
Теперь он жалел, что не расспросил более тщательно. Даже если предположить, что бандит способен войти в сон любого человека, как может это делать он сам и Оля, все равно, ему никаким образом никак нельзя проникнуть в сон медсестры. А все по той простой причине, что никто из персонала на дежурстве никогда не засыпал. Клиника обладала высокими стандартами, ее сотрудники зарабатывали очень прилично. По просьбе Станьчика он сам несколько раз проверял возможность хотя бы вздремнуть. Понятное дело, что проверял это не наяву. Просто-напросто, он входил в сон провинившегося и откровенно заявлял, что последующий подобный прокол закончится увольнением с работы. И Ружицкий был совершенно уверен в том, что все на ночных дежурствах были трезвыми, причем, в обоих значениях этого слова. Он пожал плечами.
— Отправляемся на войну? — еще раз спросила Оля.
— Ты никуда не отправляешься, а Ханка просто не может, поскольку она — существо нереальное.
— Ах, спасибо за напоминание, — послала ему та убийственный взгляд. Похоже, ее достало, потому что затем она прибавила: — А это обязательно, чтобы каждый мужчина вел себя словно кабан в посудной лавке?
— Слон.
— У тебя нет хобота, — потянула она его за нос двумя пальцами.
Ружицкий закурил. Оля отложила свой автомат и подошла поближе.
— Ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой на войну?
— Нет.
— Ты же ведь сам говорил: у Кастро был свой Че Гевара, у Христа — святой Петр. У каждого фронтмена имеется свой бэкмен.
— Но ведь я взрослый, и у меня побольше опыта.
— Зато у меня план получше.
Ружицкому не хотелось дискутировать, и он попросту исчез.
Мир бандита вовсе не был серым и печальным, как поначалу подозревал Ружицкий; совершенно ни в чем не походил он и на вестерн с салунами, продажными девицами и перестрелками на каждом углу. Сон был странный. Цветной, составленный из огромных пространств, осенне-весенний. Какие-то парки, улицы, просторные площади, громадные, казалось бы, вымершие здания. И все это совершенно не было печальным. Но не было и уютным. Ну, вот если более или менее приличные предместья Нью-Йорка внезапно опустошить от всех людей. Или какой-то периферийный город в Калифорнии? Черт его знает. Для Калифорнии было холодновато, для Нью-Йорка — слишком чисто. Асептический пейзаж без единого человека. Ружицкий кружил по пустым улицам, зашел в несколько домов: повсюду одно и то же. Порядок, хотя и не слишком педантичный, спокойствие; легкий ветерок, вздымающий опадающие желтые листья, укладывающиеся в сложные узоры на покрытых цветами кустарниках, заполнявших клумбы. Осень и весна, легкая прохлада — но это, скорее, уже психическое впечатление.
Ружицкому уже не хотелось разыскивать владельца этого сновидения. Он сделал так, что на углу появился магазин с современнейшим чудесным оружием. Он снял с полки гранатомет и через окно запулил атомную гранату в сторону ближайшего парка. Он надеялся на то, что вид атомного гриба призовет создателя этого недоделанного мира. А ничего. Тогда он разослал во все стороны автоматических разведчиков. Рычание их реактивных двигателей было единственным конкретным звуком, которое он слышал с самого начала визита здесь. Он терпеливо выжидал, следя за появляющимися на экране компьютера данными. После этого он сотворил для себя стаканчик виски. Странно. В радиусе тысячи километров не было ни единого живого существа. То есть, либо творец данного мира в настоящий момент находился на противоположном полюсе, либо его здесь совершенно не было. Так что он получил материальное доказательство того, что сон может сниться даже и без хозяина. Ружицкий прикусил губу. Ждать больше не было смысла.
78
Похоже, пан Автор в своем рассказе поначалу хотел представить нам некий Институт Сна. Потом все скатилось до частной клиники. Понятное дело, в государственный институт архитектора не устроишь… — Прим. перевод.