У Ричарда появилось знакомое чувство. Он почувствовал, что знаетбольше других, почувствовал силу, которую дает интуиция. Чувство было теплым, соблазнительным, приятным — оно вызвало у него желание поиграть со своим открытием, намекнуть, что он проник в тайны, не доступные обычному восприятию, похвастать перед старшими. Нет, это искушение. Что, если его оставил геккон или какой-нибудь другой «злой дух»? Или же оно сидит в его разуме, в какой-нибудь ползучей его части, и эту черту характера необходимо сдерживать?
— «Марш-коды», — сказал он. — Оно получило цифры.
Миссис Никлс кивнула, как будто поняв, о чем речь. Ричард знал, она притворяется, чтобы оставаться в игре. А Гарри побелел, он действительно понимал.
— Бредовая идея — посылать эти чертовы коды поездом, — сказал Гарри. — Эд советовал не делать этого, но клуб не послушали. Из-за американцев! Проклятые янки!
— Мы тоже хороши, — добавил Ричард. — Это должно было случиться рано или поздно, но случилось именно сегодня из-за того, что мы находимся в поезде. Мы подтолкнули геккона. А ему только того и надо было. Мы необычные люди. Мы замечаем разные вещи, но и разные вещи замечают нас. Мы для них — топливо, и если обычные люди — это куски угля, то мы — галлоны топлива для реактивных двигателей. Анетт, Дэнни, ты, я.
— Я — нет, — возразил Гарри.
Ричард пожал плечами:
— Может, и нет.
— Но она?
Гарри посмотрел на Эльзу Никлс.
Ричард тоже посмотрел на нее, пожалуй, впервые. Медиум-экстрасенс. Талант. Но у нее было что-то еще. Знание.
— Как вы оказались на «Стреле», миссис Никлс? — спросил он.
— Я же говорила. Хочу помочь добрым духам и выгнать злых.
— Это хорошо. Но ведь есть множество других мест, где нужна подобная помощь и куда вы могли бы попасть, не тратясь на билет. Почему вы сели на «Шотландскую стрелу»?
Она не захотела объяснять. Гарри помог ей сесть в одной из кабинок. Арнольд тут же поинтересовался, что ей подать.
— Джин с тоником, любезный, — ответила она.
Проводник ушел. «Надеюсь, геккон не оставил в Арнольде ничего такого, что может следить за нами», — с тревогой подумал Ричард.
Весь вагон содрогался от скорости. Посуда, приборы, розы, все, что не было закреплено, подпрыгивало, скользило, переворачивалось. Воздух, проникавший в вагон сквозь дыру в потолке, поднимал края скатерти, отчего те становились похожими на сбившиеся саваны.
Вернулся Арнольд. Он шел с достоинством комика из немого кино перед потешным падением, неся на руке поднос с заказанной выпивкой.
Миссис Никлс выпила стакан джина с тоником одним глотком.
— То, что нужно, — довольно прокомментировала она.
— Почему… вы сели… на… поезд? — повторил Ричард.
— Потому что они все еще здесь. Оба. Он не то, что вы называете гекконом, но они его вырастили. Тем, что они сделали, и тем, чего не сделали, своими чувствами. Плюс все те пассажиры, которые утонули. И те, кто пришел после них, чьи жизни забрал поезд, кто отдал ему свою душу. Вот что такое ваш геккон — все несчастные души, собранные вместе и перемешанные. Оно не родилось в аду. Оно было создано искусственно. В ту ночь, когда обрушился мост. В озере что-то проснулось и прибрало их к рукам.
— Кого их?
— Ника и Дона, — сказала она, и на глазаху нее выступили слезы. — Моего мужа и… и не мужа.
— Ник… Никлс?
— Никлс — это мой псевдоним, ребятки. На самом деле я Эльза Боулер. Я была замужем за Ники Боулером.
— Безголовый кочегар! — щелкнул пальцами Гарри.
Лицо мисс Никлс исказилось, как будто она собралась заплакать. Напоминание о самоубийстве ее мужа оказалось не особенно тактичным.
— А Дон — это, стало быть, машинист. Дональд Мак-Ридли, — догадался он.
Арнольд едва не начал креститься при упоминании этого покрытого позором имени. Проводник имел какое-то отношение ко всей этой истории. Он посмотрел на миссис Никлс так, будто был человеком, наделенным настоящими человеческими чувствами, а не бесстрастным исполнительным посланником железнодорожных богов.
— Дональд, — с отвращением произнесла миссис Никлс. — Да будь он проклят! Лохматый Шотландец — так его называли девочки в буфете. Мы все работали на железной дороге, на ЛШАЖ. Я была свидетелем того, как поезду дали имя «Шотландская стрела», я в тот день разносила напитки. В тридцать первом я была помощником руководителя буфета. В конце линии, в Портнакрейране. Дон и Ник обычно не попадали на одну смену, но тогда кто-то заболел. Они оба со мной спали, и я думаю, что они это выяснили, когда оказались в кабине поезда вместе. Мост приближался, но между Доном и Ником что-то происходило. Дон после того случая пустился во все тяжкие, а Ник… Ник, бедная овечка, сделал то, что сделал. Поэтому мы никогда не узнаем, что там случилось на самом деле. Не знаю, как я сблизилась с Доном. Хотя в те дни я была глупой, безмозглой курицей. Дон был не единственным моим «не мужем». Даже после всего, что случилось. Если вам нужно назвать кого-то матерью вашего геккона, то это я.
— Машинист и кочегар спорили в кабине? Из-за вас?
Миссис Никлс кивнула, искусственные зубы клацнули, исказив ее рот. Все чувства Ричарда как будто заколебались, Лицо Гарри пошло волнами. Словно «Шотландская стрела» преодолевала звуковой барьер.
Поезд разогнался слишком быстро!
— А что насчет отцепления вагонов?
— Это было сделано не человеческой рукой. Это был ваш геккон. Он поднялся из озера и напитался огнем в сердцах Дона и Ника, как младенец, впервые пососавший грудь матери. Он убил всех пассажиров и отцепил вагоны, чтобы они рухнули вместе с мостом. Это стало пиршеством для него. Лучшим, что у него было до сих пор. Дало ему силу прожить первые часы. Я потеряла троих детей в больнице. В те дни такое случалось. Каждый божий день. Один из них, я думаю, был от Дона. Этот малыш тоже теперь в гекконе, который всосал все плохие чувства, все несчастные души, и продолжает их всасывать.
Ричард понял.
Но он увидел и ложь миссис Никлс. «Не человеческой рукой», — говорила она. Может быть, геккон частичнопроявлялся в виде полтергейста. Используя дрожание, дребезжание и грохот поезда, он подталкивал неодушевленные предметы в нужном направлении. Падение крышки пианино на руки Дэнни было классическим проявлением полтергейста. Но для чего-то большего, например, для того чтобы пригвоздить женщину вилками к столу или похитить «марш-коды», требовались руки, хозяин, человеческое тело или тела.
— Они оба это сделали, — сказал он. — Оно взяло их обоих. Заставило их сделать это, заставило отцепить вагоны.
Ричард увидел, как это произошло, причем очень отчетливо. Двое мужчин в форме Лондонско-шотландско-айлской железнодорожной компании старого образца пробираются к угольному тендеру, оставив пустую кабину, хватаются руками за выступы, как ящерицы, с нечеловеческой цепкостью. Четыре руки на сцепке тянут упругий рычаг, не предназначенный для перемещения во время движения поезда, отключают страхующие устройства, призванные предотвратить расцепление вагонов. Руки покрываются кровью, ломаются ногти. Рецепторы боли обоих хозяев отключены новорожденным, но уже хитрым, уже жаждущим крови гекконом.
Наконец замок открыт. Вагоны начинают отдаляться от локомотива. Душераздирающий звук обрушения моста. Крики пассажиров в падающем в воду поезде. Вагоны разлетаются в воздухе среди балок и рельсов. Вспыхнувшие на секунду и сразу погасшие языки пламени, летящие в черную воду искры. Огромная волна, накатившая на берег озера.
Взрыв ужаса и боли. Пища геккона.
— Джеперсон, — сказал Гарри и пощелкал пальцами у него перед носом.
— Я знаю, что оно сделало, — сказал он Самому ценному члену клуба. — Что оно хочет сделать. Как оно собирается это сделать. Очередная инвердитская трагедия. Мы все должны умереть, но оно может покинуть поезд. Освободиться от железа «Шотландской стрелы».
Оно станет достаточно сильным, чтобы завладевать телами живых взрослых людей. Оно может внутри кого-нибудь попасть на базу, там передать «марш-коды» новому хозяину и переселиться в него. Оно может сесть за цифронаборную машину и нажать нужные клавиши. Оно как наркоман, которому нужны все большие и большие дозы. Смерти нескольких десятков человек ему уже не хватает, поэтому ему нужно начать третью мировую войну!