Лето было их временем, временем вдали от учебников и грозящих пальцев родителей, временем мальчишек. И в этом году оно началось так же, как всегда: тетради в черно-белых обложках засунуты подальше, карандаши заброшены под кровати в комки пыли, школьные формы спрятаны в самую глубину гардеробов.
А потом хватаешь промасленную, пахнущую кожей бейсбольную перчатку и айда на двор! В начале лета было всё: грязные кеды, короткие штаны, росистое утро, уступающее место свежей дневной жаре, вечерние грозы, распугивающие игроков теплыми и большими, размером с игральный кубик, каплями, неожиданная прохлада, заставляющая зябко поеживаться. Озеро, еще озеро и еще больше озера; ночная прохлада; резкий холодный вкус мороженого и колы из бутылки в ведерке со льдом, горячая сосиска, источающая пар из-под кучки тушеной капусты. Кино в автокинотеатре из грузовичка дяди Джеда, в котором двое прятались под брезентом.
Утром, днем и вечером это было лето.
Настоящее лето.
Пока что-то… не начало меняться…
Первым это заметил Шеп, когда они сидели в домике на дереве днем где-то в середине августа. Они как раз закончили меняться карточками с бейсболистами и взялись спорить, сколько карточек (только парных!) нужно прицепить к спицам велосипеда, чтобы они начали трещать, при этом продолжая другой спор о том, кто из девчонок красивее, Маргарет О’Херн или Энджи Бернстайн, когда Шеп вдруг поднял голову и принюхался, точь-в-точь как собака. Нога, просунутая в одну из многочисленных дыр в полу, прекратила качаться, как маятник, и замерла.
— Ты чего? — спросил Лем, а Монк, нахмурившись, оторвался от нового выпуска «Склепа ужасов».
— Выключай мозг, Шеп, — недовольно буркнул Монк. — Сейчас лето.
— Только из-за того, что ты не хочешь говорить о девчонках, или о волосатых ногах, или о… — начал было Лем, но осекся, когда посмотрел на лицо Шепа.
— Что-то не так, — промолвил Шеп, оставаясь в позе пойнтера, почуявшего дичь.
Лем хохотнул, но тут же замолчал, увидев серьезные глаза Шепа. Шепотом он произнес:
— Что значит «не так»?
Шеп, не шевелясь, сказал:
— Разве ты не чувствуешь?
Монк, решительно тряхнув головой, вернулся к комиксу, но на лице Лема появилось озабоченное выражение.
Шеп никогда не ошибался в таких вещах.
— Я… ничего не чувствую… — еле слышно промолвил Лем.
Лениво, не отрывая взгляда от «Склепа ужасов», Монк пихнул ногой кед, и тот упал на голень Лема. Комок рыжей грязи отвалился от рифленой подошвы и стек по его голой ноге.
— Ну что, чувствуешь что-нибудь, Лемник?
— Тихо! — резко произнес Шеп, и это была не просьба.
Двое других мальчиков замолчали, и Монк наконец сел, без труда найдя задом самую большую дырку в полу, которую они называли — разумеется! — «сортир».
Нечто вроде легкого шипения, что-то похожее на жуткий стрекочущий звук, который издают цикады, прошелестело мимо его уха и скользнуло по щеке, хотя ни единое дуновение ветра не шелохнуло горячий утренний воздух.
— Что это?..
— Становится жарче, — просто сказал Шеп.
— Может, открылась Адская пещера? — засмеялся Монк, но никто его не поддержал.
Днем было слишком жарко, чтобы купаться. Так продолжалось и следующие три дня. Они покинули кривобокий домик на дереве, изготовленный из досок разного размера и кое-как сколоченных разрисованных оранжевых ящиков, и переместились в подвал Монка, где было сыро, но прохладно.
Еще никогда не бывало настолько жарко, чтобы нельзя было сходить на озеро.
Никогда.
Они перечитали всю коллекцию комиксов Монка, покрывшихся плесенью от долгого хранения в подвале. Из досок, слишком плохих даже для домика на дереве, Монк соорудил в углу лабораторный столик, и они принялись возиться с химическим набором, чтобы сделать такие штуки, которые сначала желтые, а потом становятся красными, и другие, из которых дым идет. Они поиграли с рогатой антенной старинного телевизора, огромного деревянного ящика с крошечным, размером с книгу, черно-белым экраном, и настроили канал фильмов про чудовищ. Какое-то время сквозь полосы и снежок на экране они наблюдали за тем, как человек с планеты Икс буйствует в шотландских болотах. Потом Монк принес миску винограда. Часть ягод они съели, а остальными принялись стрелять друг в друга, кладя их в рот и хлопая по щекам, чтобы виноградинки вылетали, как снаряды из пушки.
Но все это время они невольно косились на окна подвала, за которыми был свет и была жара.
— Может, нам все равно пойти искупаться? — наконец предложил Монк на второй день.
Пройдя полдороги до секретного озера, истекая потом и задыхаясь, они повернули обратно.
Солнце на небе сделалось еще горячее и даже как будто больше.
Вернувшись в подвал, поиграли в дартс, потом выстроили рядами пластмассовых солдатиков и посбивали их стеклянными шариками и резинками.
Пока Лем и Шеп разговаривали о запахе пота из-под мышек и о бритье, Монк сидел насупившись.
И каждую минуту в течение этих трех дней их взгляды устремлялись на окна подвала высоко под потолком, наполненные светом и закрытые, чтобы не пропускать летнюю жару.
В ту ночь они взяли на секретное озеро телескоп Монка, палатку Шепа и радио отца Лема.
Радио транслировало музыку и рассуждения о жаре. Воздух был сухим и горячим, как в духовке. С безоблачного неба усмехалась Луна, наклонившаяся под каким-то странным углом, а через некоторое время в темноте появились и звезды, но в раскаленном воздухе они казались далекими и тусклыми. Телескопом они так и не воспользовались. Мальчики немного поплавали, но за эти три дня вода в озерце так нагрелась, что сделалась похожей на теплый чай. Внутри палатки было так же жарко, как снаружи, и, пытаясь заснуть, они долго беспокойно ворочались. Когда решили почитать комиксы, фонарики быстро потускнели, а потом и вовсе погасли.
В темноте Лем попытался снова заговорить о Маргарет О’Херн с Энджи Бернстайн и о том, как Шеп тоже запишется в их легкоатлетическую команду, когда осенью они перейдут в среднюю школу, но Монк велел ему заткнуться.
Потом совершенно неожиданно Шеп произнес:
— Что думаете об Адской пещере?
— А что пещера? — фыркнул Монк. — Думаешь, она правда ведет в ад?
— Так говорят.
Лем, помолчав, сказал:
— Думаешь, из-за нее жара не заканчивается?..
— Хотел бы я знать, — ответил Шеп.
— Ты что, и впрямь думаешь… — начал Лем.
— Спи! — прервал его Монк.
Утром стало еще жарче.
Над деревьями поднялось солнце цвета топленого масла. Монк поставил маленькую сковородку на две банки «Стерно», но никто не хотел есть, поэтому он даже не стал готовить завтрак. Воду из фляг вылили, потому что на вкус она была, как жидкий алюминий.
Жара усиливалась.
«Сегодня на градусниках девяносто девять градусов, [1]— щебетало радио, — и кто знает, что будет завтра? Напомню, что ночью температура опустилась всего до восьмидесяти девяти. Надеюсь, ваши вентиляторы работают на всю мощность или у вас под рукой есть холодильник, куда можно засунуть голову!»
Далее диктор поведал, что бюро погоды не известно, почему установилась такая жара.
— Как это им не известно? — удивился Шеп. — Разве они не должны этого знать?
И словно в ответ жизнерадостный голос из радио произнес: «Судя по всему, друзья, эта жара не связана с погодой! Если верить метеорологическим показателям, сейчас должно быть около восьмидесяти с половиной градусов тепла с умеренной влажностью! Как вам такое?»
— Как вам такое! — презрительно скривился Монк.
Радиоголос, снова как будто в ответ, прощебетал перед самым началом рекламы: «Друзья, только представьте, а что если прохладно уже никогдане станет?»