Как будто ребенок думал, что, если их беспрерывно повторять, они приобретут силу заклинания. Как будто ими он высмеивал или проклинал его. Мичер почувствовал, что в нем закипает злость, даже нечто большее, чем злость, и сделал еще два шага по комнате. И только сейчас, когда он оказался в шести-восьми футах от ребенка, скудное освещение позволило ему рассмотреть детали, которые были скрыты от него до сих пор. И от того, что ему открылось, ноги его подкосились так резко, что он упал на колени.
Ребенок не прижимался спиной к стене. Он стоял лицом к стене, почти надменно повернувшись к нему спиной. Более того, как и у манекенов, как и у его преследователей, как у статуи на площади, на голову его был натянут мешок.
Вид этого мешка, черного полиэтиленового мешка, перевязанного липкой лентой, пробудил воспоминания Мичера. И теперь наконец он начал понимать, почему находился здесь. Он в мольбе протянул к ребенку руки.
— Прости, — прошептал он. — Прости меня. Пожалуйста. Пощади.
Медленно ребенок повернулся к нему. «Нетпапанетпапанетпожалуйстаненадо… пожалуйстаперестаньпапанетпожалуйста», — шептал он.
Словно получая удовольствие от происходящего, ребенок поднял руки и приложил ладони к черному полиэтилену, отчего тот скрипнул. Потом, продолжая шептать, он вдавил пальцы в полиэтилен и начал сдирать с лица мешок.
Линда Е. Ракер
ПОСЛЕДНИЙ РИЛ
Линда Е. Ракер родилась в Бирмингеме, штат Алабама, и сейчас живет в Портленде, штат Орегон, но в скором времени намеревается собрать вещи и стать скиталицей, начать странствовать по другим частям света столько, сколько другие части света смогут ее выдержать.
Несколько лет назад она на время оставила сочинительство, чтобы получить высшее образование, и это каким-то необъяснимым образом привело к тому, что в этом году будут опубликованы несколько ее новых рассказов.
Ее произведения выходили в таких журналах, как «Третья альтернатива», его реинкарнации «Черный шум», «Сверхъестественные истории». Данный рассказ — ее второе появление в ежегоднике «Антология лучших современных рассказов ужасов».
«У этого рассказа два источника, — объясняет она. — Воображаемый диалог — который буквально написался сам собой — между одним любителем кино и его девушкой, решившими сыграть в глупую игру (мои друзья, которые читали этот рассказ, уверяют меня, что главного героя я списала со своего партнера); и деревенский дом моей бабушки в Джорджии, который в детстве казался мне жутким. Когда-то я даже придумала, что рядом с ним живет ведьма, и даже сейчас, когда заброшенный дом разрушается и постепенно сливается с окружающим его лесом, мне он кажется страшным, таинственным местом».
— Подожди-ка, — задумавшись, сказала София. — Этот я знаю. Намекни, я вспомню.
— Зачем тебе намекать, если ты его знаешь? — Кевин закурил очередную сигарету и снова опустился на сиденье.
Она бросила на него быстрый взгляд.
— Следи за дорогой, — сделал замечание Кевин, и София пихнула его в плечо.
— Умник, — бросила она.
Мягким басом он фальшиво пропел:
— Семь, семь, семь…
— «Великолепная семерка», — подхватила она. — Я же просила намекнуть, а не подсказывать.
— Ну, если ты не поняла намека на «Семерых самураев», что я мог…
София ударила по тормозам. Машина вильнула вправо и остановилась.
— Поворот проехали! — воскликнула она. — Придется возвращаться, навигатор.
— «Навигатор»? Знаю. Новозеландский фильм про средневековых жертв эпидемии чумы, которые переносятся во времени и попадают в современную Новую Зеландию. Еще с таким названием есть фильм с Бастером Китоном. В любом случае задницу я тебе надрал!
— Это не игра. Ты можешь перестать быть киноманьяком хотя бы на пять минут? — без особой надежды в голосе спросила София, включая заднюю передачу.
— Я кинокритик. По-другому не умею.
— Ну так в следующий раз мы сыграем в… кулинарную игру или что-нибудь такое, и тогда я надеру тебе задницу, как ты изысканно выражаешься.
— В кулинарную игру? Ты помешана на еде.
— По крайней мере, мы питаемся хорошо. Вы, мужики, жили бы на одном попкорне и шоколадном драже, если бы не было таких людей, как я.
У пропущенного поворота не было указателя, и заметить его можно было, только проехав мимо и увидев уходящую в лес прогалину и густой кустарник, подступающий к самому краю дороги. Кевин решил пока не спорить.
— Прекрасно, — пробормотала София через несколько секунд, когда они въехали на гравийную дорогу. По днищу машины зловеще застучали камни, по окнам ударили ветки. — Вот интересно, в договоре об аренде авто есть пункт, по которому мы не должны отвечать за повреждения, полученные у черта на куличках?..
Она замолчала, когда они миновали поворот и перед ними неожиданно оказался дом. Стоял он посреди голого участка земли, где вся трава либо высохла, либо была выкопана шестью собаками, которых держала Роза, тетя Софии. Люди из надзора за животными посчитали их дикими и усыпили.
Сам дом был низким и темным, с закрытыми изнутри окнами и деревянными стенами цвета старых помоев.
Кевин сказал:
— Тут наверняка привидения водятся. То есть, судя по виду, должны водиться. Господи, ну и дыра! — Он рассердился на себя за то, что на последних словах его голос притих так, будто вид дома его и вправду насторожил. — Господи, — повторил он.
— Ну, мы не обязаны оставаться здесь на ночь. — София оживилась, это всегда с ней случалось, когда что-то ее беспокоило.
— «Дом на холме призраков», — сказал Кевин.
— Что?
— Фильм Уильяма Касла. Винсент Прайс обещает десять тысяч долларов тому, кто проведет всю ночь в доме с призраками.
— А, но сейчас десять тысяч долларов — это совсем не то, что в те дни. Хотя, если их будет предлагать сам мистер Винсент Прайс, это, конечно, интереснее. В римейке они увеличили сумму?
— Где?
— В римейке.
— Богохульница! — оскорбленным тоном произнес он.
— Давай, кто быстрее! — крикнула она и выскочила из машины, пока он соображал. Сандалии ее уже цокали по порогу дома, когда он был только на середине двора.
— Так нечестно, — пожаловался он. — Ты меня обманула. — Они оба смеялись, пока она не повернулась лицом к дому и пока им вдруг не стало понятно, что нехорошо слишком уж веселиться, собираясь осматривать жалкие владения бедной покойной тети Розы.
Ключ Софии застрял в замке, и на какой-то мигу него даже появилась надежда, что замок сломан, но со второго раза дверь открылась, пролив на них темноту.
Они перешагнули через порог и оказались в прихожей, где пахло плесенью, застоявшимся воздухом и жарким сентябрьским днем. Прямо перед собой, в нескольких футах, он увидел какие-то неясные, но жуткие тени, которые, когда София щелкнула выключателем, оказались вешалкой с многочисленными пальто и громадным платяным шкафом. Прихожая была небольшой, и, сделав всего несколько шагов по серому вытертому ковру, он очутился в другом ее конце.
Вчера вечером София показывала ему фотографии в квартире ее матери в Атланте, обезображенные снимки, на каждом из которых изображение сестры Розы было оторвано или соскоблено. Ему казалось жестоким и излишним то, как внутрисемейные неурядицы зачастую преподносятся посторонним. Стоящие за всем этим истории — а история всегда найдется — слишком запутанны и болезненны, чтобы обиженная сторона могла их припомнить и внятно изложить. «Вы не представляете, что она со мной сделала. Вы не понимаете. Она всегда такой была».
Впрочем, подобные отношения стали немного понятнее теперь, когда он увидел дом. Он попытался представить себе сестер более непохожих, чем яркая, властная мать Софии, вице-президент чего-то там в одном из крупных банков Атланты, и странная отшельница, жившая, как сказочная ведьма, в своем жутком доме посреди леса.