Общение — как высшая степень человеческого наслаждения. Лучше ничего не было и не будет. Близость — как высшая степень физического наслаждения. Лучше ничего не было и не будет. Ты полна им, ты не понимаешь, где ты, а где он, вы перетекаете друг в друга: мыслями, словами, запахами, влажностью, огнем, страстью. Вы оба сначала говорите, не останавливаясь, торопясь насладиться, избегая прикосновений, потому что когда плотину прорвет, все останется где-то в другом мире, звуки которого вы оба перестанете слышать. Нет, сначала общение, а потом «это». Нет, давайте скорее «это», а потом еще общение. И оргазмы души чередуются с оргазмами тела. Ты будешь это вспоминать еще долго. Тебе дадут достаточно времени на воспоминания...
За окном машины мелькали чудесные швейцарские пейзажи. Они, наверное, гордились, что устилают землю здесь, в этой такой качественной и дорогой стране. Скоро пересечем границу, и все будет так же качественно, хоть и не так дорого. Покой. Бесшумное движение по автобану.
Они остановились на какой-то заправке. Гердт возился с машиной, она обогнула здание. Телефонные будки. И она поняла, что это все, конец, предел, накал. Все, если она не позвонит сегодня, сейчас.
Она влетает в телефонный автомат, она прижимает трубку к губам — далеко, где-то далеко на границе Швейцарии и Германии на почти ничейной территории в ничейном мире. Она набирает номер. «Ну же! Быть не может, я не верю, дома: Ну, здравствуй, это я».
Она что-то говорила. Начался дождь. Внешний мир стучал к ней в окна. Она его не слышала. Дождь закончился. Солнечные лучи недоуменно коснулись ручки двери. Она отвела руку. Внизу валялись использованные телефонные карточки: закончились и они. Что еще бросить в эту прожорливую щель, чтобы взамен она выдала счастье? Что у меня еще есть? Мелочь заканчивается, а бумажки этот проклятый автомат не возьмет. Что еще можно отдать, чтобы продлить? Она сняла бы кольца с пальцев, вынула серьги из ушей, сбросила новые сапожки... Чтобы найти Кая, Герда отдавала реке туфельки — река не взяла... Что можно отдать, находясь так далеко? Кажется, скоро разъединят, но я хочу, чтобы ты слышал: «Я...».
В трубке мертвая тишина. Взяли все, что могли. Конец связи.
Раскаленная трубка отлипла от губ. Лиля прижалась лбом к стеклу и посмотрела сквозь него на мир. Вечерело. Она вернулась в машину. Гердт заснул, откинувшись на сидении. Она посильнее хлопнула дверцей.
— Через 20 километров Германия. Ты рада?
Она взяла себя в руки и предпочла ничего не отвечать. Ответ был известен. Она уже научилась не задавать вопросы, ответы на которые знала. Не все так могут.
Захотелось к Марине. Марина. Их объединяло детство. Как это много — вы знаете, все знаете.
Ей было пять лет. Она вяло раскладывала кукол на зеленом столике во дворе, привычно, в общем-то, играла сама с собой. Больше играть не с кем. Но одна мысль не давала ей покоя: вчера во двор въехали новые соседи, муж с женой и... быть не может... девочка, кудрявая маленькая девочка... примерно одних с ней лет. Может быть, они ненадолго? Нормальные люди надолго в этих условиях не задерживаются. А может... Может, они успеют подружиться (и кто тогда мог подумать, что на всю жизнь?).
Кудрявая Маринкина головка появилась в окне второго этажа. Как часто потом они сидели на этом окне, болтали о жизни, мечтали. Лиля ненавидела свой одноэтажный флигель, куда ни когда не попадало солнце. А здесь, у Мариночки, было уютно и солнечно-светло.
Катание на санках — промокшие от снега, ролики — разбитые колени. Первый Маринкин велосипед и первые падения, любимое прыгание через резиночку, игры в бадминтон в полной темноте, доставание воланчиков с ветвей деревьев, любимые куклы и посудка, солдатики и прятки. Провожание друг друга в школу: учились, к сожалению, в разных. А потом встречи во дворе, который жил, как единый организм. Все были одинаковые, все у всех на виду. Обсуждались романы и цены на рынке. Теплыми летними вечерами все вместе смотрели диафильмы и слушали рассказы старших «о прошлом». Она до сих пор помнит вкус летних вечеров, пахнущих цветущей акацией. Он менялся.
И вот уже какое-то неясное томление, беспричинная тревога, болезненное желание лучше выглядеть и лучше одеваться (при полном отсутствии средств). Прибегает Маринка, и они вполголоса обсуждают что-то на заветной скамейке. Еще ничего толком не происходит, но ты уже понимаешь, что взрослая жизнь манит и интересует тебя, что-то сулит, радостно понимаешь, что она все-таки начнется.