Маленький городок на границе, уже с немецкой стороны. Поздний вечер застал их там — придется заночевать. Лиля отправилась бродить одна. Еще и не так уж поздно, но, конечно, пустынно на улицах — городок готовится ко сну, укрываясь добротным немецким одеяльцем. Она силится понять, чего здесь больше: немецкого или швейцарского, и есть ли кусочек Италии. Города на границе всегда интересно сочетают в себе черты соседей и собственные. Национального духа здесь не почувствуешь, но смесь — это тоже интересно.
Она заглядывает в окна. За ними чья-то жизнь: мерцают голубые экраны телевизоров, люди ужинают, разговаривают, ссорятся и спорят — живут. А ты так можешь? Можешь выдержать чье-то постоянное мелькание на твоей, на «вашей» территории? Жить вместе, наверное, самое сложное. Ты не хочешь сложного, обыденного, будничного, бытового — не хочешь это с кем-то делить. Я все это сделаю сама и тихо — в своей закулисной жизни. И мне не надо помощи. Придите потом, когда будет все готово, и я устрою вам праздник, и будет хорошо, я вам гарантирую. Только раньше назначенного времени не надо, не надо заставать меня в «неподиумной» жизни, она ведь и у меня, как у каждого человека, есть, только я не хочу, чтобы ее кто-то видел. Комплексы? Перфекционизм? Да вам ведь, в принципе, все равно: возьмите результат, черновики я оставлю себе.
И все-таки, как говорит мама, что-то в ней не так. Мама. Опять потянуло домой. Вовремя, нечего сказать. Ты только пересекла границу страны, которая отчаянно пытается занять какое-то место в твоей жизни, которая дает тебе работу и уверенность, комфорт, чистоту и покой, а также балует и ласкает, и требует взамен совсем не много, что вполне в состоянии дать любой человек. Ты обижаешь ее и не ценишь, ты не прощаешь ей ничего — того, что она такая, какая есть. Ее под тебя не сделают — и не должны. Езжай домой, дорогая, со всеми своими душевными томлениями и приступами удушья.
Потянулась «их» жизнь. Она работала. К счастью, это отвлекает, заполняет жизнь (жизнь?), это можно терпеть, если впереди брезжит свет свободы — срок окончания визы. Как странно, что для многих наоборот.
Но ты рассуждаешь так, потому что это у тебя есть. Есть возможность чередовать глотки воздуха с погружением. А между ними, кстати, лучшее, что есть в жизни (после любви, конечно!), — путешествия. Эти ценности не меняются даже с возрастом, с которым меняется многое, не только твое лицо в зеркале. Ценность здоровья выходит на первый план. Честолюбие и амбициозность замедляют свой бег и переходят в кордебалет на сцене жизни. Они уже не нужны «во что бы то ни стало». И с возрастом все больше хочется денег. Путешествий хочется всегда, они, как лето, — так же бесспорно хороши; они, как взаимная любовь, — кто бы отказался? Они — как праздник, на который не всегда попадаешь, но всегда стремишься попасть, радостно спеша на звуки музыки и свет окон там, где он. Это притягивает, как салют в вечернем небе.
Сейчас до этого (от этого?) далеко. Венеция вспоминается как далекий сон. Наступили будни. Я карабкаюсь по дням — с одного на другой, — а они все длиннее и скучнее. Я никому не нужна со своими вымышленными проблемами, претензиями и характером. Алкоголь не помогает, сознание либо упорно цепляется за жизнь и отравляет ее, либо полностью покидает тебя, и счастья уже не помнишь, поэтому не веришь в него. Главное, что кроме проблемы сокращения времени, никаких других проблем он не решает. И ты это знаешь.
Из окон офиса в Дрездене виден Цвингер. Ты выходишь гулять и бредешь туда. Зелень, выступившая на куполах и статуях. Мощь и основательность. Барокко. С трудом открываешь массивную дверь и оказываешься в галерее незадолго до закрытия. Который раз ты здесь? Двенадцатый? Тринадцатый?