И не важно, что книги о Кайласе носят религиозный характер, а о Нангапарбате – спортивный: Уго совершенно ясно, что это – одно и то же. Свами[52] Пранавананда и Герман Буль[53] искали того же, но шли разными путями. «Восхождение» было вначале понятием мистики, и истинный защитник альпинизма вовсе не Бернар де Ментон,[54] назначенный на эту роль Пием XI,[55] папой-альпинистом, а та самая Анна-Екатерина Эммерих,[56] поднимавшаяся в «области, которых нельзя было достичь человеку» и вызвавшая интерес Блеза Сандрара.[57]
Также и со спортивными успехами: в наши дни спорт требует больше призвания и больше жертв, чем религия.
Особенно альпинизм.
Уго замечтался. Преимущество его профессии в том, что всегда находится время на то, чтобы мечтать и читать. Недостаток ее в том, что невозможно извлечь из этого пользу.
Хватит мечтать, Уго. Пора в дорогу! Грузовичок сворачивает вбок, поднимается по соседней долине и выходит из леса, катит вдоль зеленого мутноватого потока, пробирается по нескончаемым осыпям страшной крутизны, лавируя между упавшими на дорогу камнями. Иногда им приходится покидать кабину, доставать ломы, используемые как рычаги, и вчетвером толкать какой-нибудь валун в реку. Потом все долго следят за удивительно медленным падением камня, смотрят, как он тонет и как расходятся круги на зеленой воде. И быстро забираются обратно в грузовик, пока его не расплющил упавший сверху обломок скалы.
Еще несколько часов – иногда неизвестно почему дорога шла под уклон, затем, и тоже по непонятной причине, вновь поднималась, – и они снова выбираются на пустынное плато. Вдали расплываются контуры горного гребня.
И только вблизи становится ясно, что такое этот хребет: желтая скала, прямым продолжением которой высятся рукотворные стены – как будто человек задумал дополнить природу. А разве он когда-либо делал что-то другое? – мелькнуло у Уго, прежде чем он возвратился к первой, главной мысли: к монастырю Гампогар Дзонг. Вернее, к его руинам.
Было уже темно, почти наступила ночь: казалось, она внезапно пала на землю, как только Дю включил свои фары, стараясь получше разглядеть дорогу и не угодить в какую-нибудь колдобину. Свет фар еще шарил по дороге, выхватывая впереди крутой откос, когда Дю заглушил мотор.
Полуразрушенная, мощенная камнями тропинка ведет наверх. Прислонившийся к скале монастырь снизу незаметен. Наскоро подкрепившись, Уго с Каримом начали подниматься по каменным ступеням, намереваясь устроиться на ночлег в одной из его келий; оба китайца предпочли кузов грузовика.
Вряд ли им стало стыдно, нет, конечно; к тому же с чего бы они устыдились событий, участия в которых не принимали? И все же, все же они в этом участвовали: своим невниманием, своим равнодушием к тем, кто здесь обитает; будь то ее реальные, видимые жители – тибетцы, или невидимые и подвергаемые сомнению – боги, которые, если верить тибетцам, населяют каждый уголок этой удивительной страны. Вот поэтому они и не поднимаются: тибетские монастыри, разрушенные или нетронутые, им не интересны. Им не интересно то, что они разрушены, их не касается то, что разрушали их родители. Как тысячи других, как все прочие, позже они смогут сказать: «Я ничего не знал».
Они уже будут сладко спать под брезентом, приткнувшись среди экспедиционных ящиков, а Уго с Каримом предстоит еще долго блуждать по обломкам, пока наконец они не найдут не слишком замусоренное, защищенное от ветра местечко: несколько квадратных метров. Они расстилают здесь надувные матрасы и спальники.
Но тяжесть свершившегося тут разорения гнетет душу. На этих стенах начертаны следы упадка и гибели веры, они мерцают в неверном свете фонарика, укрепленного на лбу Уго. Желтые шапочки против красной книги.[58] Уго не удается заснуть. Карим тихонько похрапывает: похоже, вера хранит его от неудобных, коварных вопросов – в этом и есть назначение любой веры. Уго встает и, прихватив с собой фонарик, принимается бродить по монастырю. Разбитые стены, изувеченные фрески, разграбленные алтари. Черная Тара, Желтая Тара.[59] Спокойные, мирные лики и лики гневные. Ченрезиг.[60] Майтрейя, грядущий Будда, сидящий на западный манер.[61] Двенадцатирукий Демчог,[62] двумя руками обнимающий свою супругу, Дорджэ Фангмо. Манджушри, бодхисатва мудрости, разрывающий покров Иллюзии мечом Размышления. Миларепа в своем белом плаще, как всегда, стоит у входа в пещеру возле высокой снежной горы. На вершине ее – гомпа с золотой крышей. Странно.
53
Герман Буль – австрийский альпинист, участник австро-германской экспедиции 1953 г., впервые поднявшийся на восьмитысячник Нангапарбат, причем без кислородного аппарата.
54
Бернарде Ментон, архидьякон, в 1050 г. основал монастырь и знаменитый приют в Швейцарских Альпах как пристанище для людей, преодолевающих горные перевалы между Швейцарией и Италией (на перевале, носящем его имя – Святого Бернарда); он же дал имя породе сенбернар.
56
Анна-Екатерина Эммерих – ясновидящая из городка Дюльмен на Рейне (умерла в 1824 г.), на теле которой появлялись стигматы; поэт Клеменс Брентано вел записи ее видений, а в 1842 году опубликовал книгу «Житие Девы Марии по откровениям Анны-Екатерины Эммерих»; позже по указаниям этой книги был обнаружен дом девы Марии в Эфесе.
57
Блез Сандрар (1887–1961). Швейцарец по происхождению, ставший знаменитым французским поэтом; писатель и философ.
58
То есть монахи, носившие желтые одеяния и желтые шапочки, против хунвейбинов, ходивших с красной книжицей изречений «великого кормчего» Мао.
59
Тара – «Спасительница», супруга будды Амогхасиддхи («Непогрешимый Успех»), одного из пяти будд Изначального Знаний (джняны).
60
Ченрезиг – «Сострадающий Дух Гор», тибетское имя бодхисатвы милосердия Авалокитешвары; согласно легенде, Ченрезиг и богиня Тара добровольно воплотились в Тибете и стали прародителями тибетцев. Ченрезиг является главным защитником тибетцев; современный далай-лама считается его воплощением.