Он вытащил из кармана листок бумаги и протянул его Дорну.
– Посмотрите на это.
Дорн развернул листок. Машинописный текст гласил:
«Простаку, воображающему себя президентом.
Мы посылаем вам сувенир из Парижа. Мы имеем еще три подобных сувенира, выполненных даже лучше этого. Если вы будете продолжать стремиться победить на выборах, эти сувениры будут посланы представителям оппозиционной партии, которые, несомненно, смогут извлечь из них большую выгоду».
Дорн прочел все, отметив про себя неквалифицированную машинопись.
– У вас сохранился конверт?
– Фильм и письмо поступили через дипломатическую почту, – сказал Шерман. Он открыл портфель и вынул оттуда большой конверт, протянув его Дорну. Адрес на конверте гласил:
«Мистеру Генри Шерману.
134 Вестсайд. Крисчент. Вашингтон.
Американское посольство. Париж.
Срочно. Лично в руки. Важно».
После короткого молчания Шерман произнес:
– Теперь вы понимаете, Джон, почему я здесь. Кто-то, находящийся в Париже, – а это ваша территория, – шантажирует меня, чтобы я снял свою кандидатуру на президентских выборах. Мэри и я решили обратиться к вам за помощью. Джек Кейн всегда относился ко мне хорошо. Я навестил его в госпитале, сказал, что необходимо слетать в Париж, и он без колебания отдал мне свой паспорт. Хотя он и понимал, что этот поступок может стоить ему карьеры. И вот я здесь. Если вы не сможете помочь, то мне придется устраниться от предвыборной борьбы, а вы сами понимаете, к чему это может привести.
Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какая угроза нависла над старым товарищем Дорна.
Шерман умолк, давая ему время на размышление, и дрожащей рукой зажег сигарету. Несколько томительных минут прошло в молчании, прежде чем Дорн сказал:
– Я смогу обнаружить этого шантажиста в течение нескольких дней и пресечь его действия. У меня для этого имеется соответствующая организация и надежные люди. Мы друзья, и я искренне хочу вам помочь. Но это не снимет проблемы. К несчастью, у вас много врагов, которые всеми силами будут стараться свалить вас. Да и среди некоторых моих агентов есть такие, кто не хотел бы видеть вас президентом – они не согласны с проводимой вами политикой. Так что использование в этом случае всей моей организации опасно, это может привести к разглашению тайны. Я говорю совершенно откровенно, так как, сами понимаете, времени у нас нет. Мне очень жаль, но я не могу поручить расследование моим людям. Ведь вам хорошо известен существующий у нас порядок. Заводится досье на каждое дело и копия немедленно отсылается в Вашингтон.
Шерман провел рукой по лицу.
– Мэри сказала мне почти то же самое, и я знаю, что вы совершенно правы, Джон. У меня теплилась слабая надежда, что вы поможете мне, но я не особенно обольщался ею. Ну что же, тогда на этом и закончим. По крайней мере, я испробовал все варианты…
– Но я же не сказал, что не помогу вам. Я просто отметил, что моя организация не сможет ничем помочь, – спокойно прервал его Дорн.
Шерман быстро глянул на друга.
– Вы сможете мне помочь?
– Думаю, да. Но это обойдется вам в приличную сумму.
– Какое это может иметь значение, – раздраженно махнул рукой Шерман. – Я могу выплатить любую разумную сумму. Но как вы сможете помочь мне?
– Я поручу это Гирланду, считаю его единственным человеком, способным кое-что сделать.
– Гирланд? Кто это?
Дорн горько улыбнулся.
– Вы задали хороший вопрос. Гирланд являлся лучшим моим агентом. Он везде и во всем был первым. И все же я был вынужден отказаться от его услуг. Этот человек по натуре бунтарь. У него совершенно отсутствует понятие совести, деньги для него все. Это тот тип людей, которые просто чудом остаются на свободе, в то время как их место в тюрьме… Он совершенно неразборчив в средствах, чемпион по карате и, надо отдать ему должное, – прекрасный стрелок. Он очень опасен, отважен, расчетлив и хитер. Он прожил в Париже достаточно много лет, чтобы изучить этот город, как собственный карман. Он свой среди отбросов общества: проституток, наркоманов, гомосексуалистов. Связи его более чем подозрительны, и тем не менее этот человек пользуется у всех доверием. У него имеются только две слабости: деньги и женщины. Если кто-то и сможет решить вашу проблему, то этот кто-то – Гирланд.
Шерман взволнованно смотрел на Дорна.
– Вы уверены, Джон? Ведь такой человек и сам с успехом может шантажировать меня. Мне кажется, вы говорите несерьезно.
– Гирланд никогда не будет шантажировать кого-либо. Я его слишком хорошо знаю. Он, конечно, своевольный, но у него есть и свои принципы. Если он брался за работу, то выполнял ее безупречно. Он единственная наша надежда. Я не говорил бы вам о нем, если бы не был уверен в этом человеке.
Шерман поколебался еще некоторое время, потом решительно махнул рукой.
– Кажется, у меня нет другой альтернативы, не так ли? Если он действительно такой, как вы говорите, наймите его. Но возьмется ли он?
– Едва Гирланд услышит запах денег, как согласится ради них на любую работу. Я думаю, это обойдется нам тысяч в двадцать. Я, конечно, попытаюсь уговорить его на меньшую сумму. Но за такие деньги Гирланд украдет самого де Голля!
Дрина нашел Лабри удобно устроившимся за столиком кафе, расположенного напротив отеля «Парк». Он тяжело опустился на стул рядом с Лабри, снял шляпу и вытер пот.
– Ничего не случилось за это время? – спросил он.
– Интересующий вас человек прибыл пятнадцать минут назад, – ответил Лабри, не глядя на компаньона. – Он до сих пор там.
– Никто больше не приходил?
– Нет.
Дрина недовольно поморщился. Он не любил Лабри и знал, что тот его тоже презирает. Полю Лабри было двадцать пять лет. Его мать, француженка, работала официанткой в маленьком кафе, а отцом скорее всего был какой-то американский солдат. Высокий, очень худой, с густой светлой шевелюрой до плеч, Лабри носил зеленые противосолнечные очки. Его друзья утверждали, что он даже спит в них. Одет он был в потертый свитер и обтягивающие бедра джинсы. В драке он был очень опасен. Всем было известно, что он хитер, очень коварен. И к тому же коммунист. Один из агентов Ковски встретил его в винном погребке, где Лабри перед группой хиппи излагал свою теорию коммунизма. Агент с интересом выслушал его и поспешил уведомить о Лабри своего шефа. С того дня Лабри начал работать на Ковски, изредка получая деньги от русских, но продолжая вести прежний образ жизни.
Ковски часто заставлял Лабри сводить знакомство с американскими туристами, что было для него, парня общительного, совсем нетрудным делом, предлагал туристам свои услуги в познавании ночного Парижа и попутно узнавал от них много разных вещей. Если сведения были достаточно интересными, они тут же передавались в Москву. Ковски не без основания считал Лабри прекрасным вложением капитала, платя ему восемьсот франков в месяц.
Подошел официант и, остановившись возле столика, вопросительно посмотрел на Дрину.
– Месье?
Дрине очень хотелось заказать водки, но Лабри мог донести шефу, что он пьет во время работы. Со вздохом сожаления он заказал кофе.
Едва официант отошел, как Лабри сказал:
– Неужели ты не можешь купить новую шляпу? В этой ты похож на утонувшего пса.
Дрина обиделся. У него и в самом деле не было денег на шляпу, но даже если бы они и были, он все равно не купил бы другую. Эта шляпа была памятью о тех счастливых днях, когда он жил в Москве.
– А ты не мог бы обрезать волосы? – буркнул он. – А то у тебя вид лесбиянки.
Лабри громко рассмеялся.
– А ты прогрессируешь на глазах, – сказал Лабри, когда удалось совладать со смехом. – Это не так плохо! Может быть, ты и не такой дурак, каким кажешься!
– Заткнись! – озлился Дрина. – Поезжай в Москву и делай там…
Но Лабри не слушал его. Он продолжал довольно хихикать.
– Лесбиян!.. Мне нравится это. Надо будет сказать об этом Ви…