Отдышались. Угомонились. После этого Катюха поскребла ножом по кости и заговорила с официантом мирным голосом:
– Такое только собаки любят глодать. Я не умею этого делать.
Официант опять стал улыбаться, сейчас эта улыбка показалась Катюхе противной, но в ответ тоже сгримасничала. Кивком указала на другие столики с вкусно пахнувшей едой перед горожанами:
– Принеси нормальной еды, как у них. Как она у вас называется? Ответь, когда к тебе девушка обращается.
Официант выгнул спину, наклонился к ее уху, и поплыл голос, похожий на негромкое мурлыканье:
– Некоторые думают, что солнце светит всем, – было нечто заговорщическое в его позе, и Катюха оторопела, затем у нее с языка чуть не сорвалось, что и она так думает, но вовремя спохватилась и промолчала, а он продолжил. – Это неправда, это неправда. Ночью оно никому не светит, – посмотрел торжествующе, как будто выиграл в рулетку.
Его утверждение было нелепым, как и все, происходящее с ними, но Катюха не собиралась спорить, за рубаху притянула официанта к себе и задышала в лицо:
– По поводу ночи я с тобой не спорю, но ведь сейчас не ночь. Поэтому как насчет еды? Мы изрядно проголодались. Ты ведь не можешь девушек оставить голодными. С твоей стороны это было бы неуважительно и не по-джентльменски.
Официант засуетился, подхватил под локоть Катюху. Она, не понимая, чего он хочет, подалась за ним. Он, пятясь, потащил ее к другому столику, за которым сидели двое мужчин в просторных тонких рубашках с коротким рукавом. Один, с вислыми усами, в бежевой рубахе. Другой, безусый, – в розовой. Смачно уплетали пищу, причмокивая и прихлебывая. Ладони крупные, пальцы толстые, на пальцах кольца. Тот, что был с вислыми усами, отправляя пищу в рот, то и дело салфеткой вытирал усы и губы. Безусый тоже часто хватался за салфетку, но в основном промокал ею испарину на лбу и подбородке. У обоих были тщательно прилизаны волосы, у безусого – широкий пробор слева, усатый без пробора, но с эллипсовидной проплешиной на затылке. Официант усадил девушку на свободное место и, ничего не говоря, отдалился. Мужчины тут же прекратили жевать, не церемонясь, внимательно окинули взглядами Катюху, живо поднялись, задом приблизились к ней, осматривая со спины:
– Перевернуто? – спросил у безусого усатый. – Работа ветеринарам.
– Перевернуто, – подтвердил безусый. – Из рук вон.
– А солнце не светит тем, кто смотрит на него, – заключил усач.
Молчком Катюха ждала, что будет дальше. Вступать в разговор не спешила, хотела понять, почему попала за этот столик, и что означал весь этот диалог? И вдруг в сознании смутно прорезалось: солнце слепит тех, кто смотрит на него. Тем не менее не понимала, как это могло относиться к ней. А диалог продолжался:
– Любопытно, – сказал усатый горожанин. – Но попробовать можно.
– Безнадежно, – ответил безусый. – Риск. Сильный запах. Опасно.
Напрягшись и пытаясь уловить смысл в диалоге, девушка терпеливо молчала не двигаясь. Наконец, мужчины вернулись на прежние места, заскрипели деревянными стульями и дружно придвинули ей свои объедки. Стали смотреть, как мартовские коты, девушке в глаза. Катюху покоробило. Значит, официант именно для этого пересадил за другой столик, накормить объедками. Но ведь не за спасибо же, наверно, собираются накормить, не просто так осматривали спереди и сзади, обсуждали что-то. Однако предлагать объедки, это уже слишком, жевать их, значило бы, потерять уважение к себе, нет, уж лучше убраться отсюда голодной, чем есть все это. Наверно, пришла пора уматывать хоть к черту на кулички из непонятного города от таких кретинов. А мужчины придвинули тарелки еще ближе и смотрели с прежним жадным любопытством. Она отрицательно покрутила головой. Но в ответ тут же тарелки придвинули к самому краю столика. Тогда Катюха решительно отодвинулась от столика и брезгливо сморщилась. Усатый глянул на безусого, отметил утвердительно:
– Перевернуто. Скоро рак на горе перестанет свистеть.
– Перестанет, перестанет, – поддержал безусый. – Но не боятся те, кому страшно.
Катюха усмехнулась:
– Вы сначала найдите ту гору и того рака, и заставьте его свистнуть, умники. А я со стороны посмотрю.
– Философ сказал: не думай, что ты выбрал место, это место выбрало тебя. Лишь собачье место там, где никому нет места! — отрезал усатый и скривил лицо. – Ветеринарная служба лечит собак от жизни, лечит от жизни, лечит от жизни.