В штабе соединения Николай Ильич получил оперативный приказ: он должен несколько раз пройти по главному боевому фарватеру, протралить его начисто.
— Мы должны быть совершенно уверены в чистоте фарватера. Но не думайте, что у вас будет много времени. Вы посмотрели сроки окончания траления, Старов? — спросил командир соединения.
— Всё ясно, товарищ капитан первого ранга. Даже если противник сделает новые постановки, через четыре дня корабли должны идти спокойно…
— Ну вот, действуйте. Жена здорова? Погостили, счастливчик, дома!
— Спасибо, погостил. Недолго, правда…
— От гитлеровских подарков фарватеры очистим, — уедете на недельку. А то сюда жену выпишем. Чем у нас не дача? С бесплатными фейерверками, € фонтанами на горизонте… Впрочем, фонтаны, вы, надеюсь, ликвидируете…
Через несколько часов Николай Ильич был уже в море. Медленно шли его боты с баржами на буксирах. Юркие катера прикрыли их движение, поставили дымовую завесу между маленьким отрядом и берегом, откуда днем и ночью пристально вглядывались в море немецкие наблюдатели. Немцы не видели отряда, но весь район был у них хорошо пристрелян, и моряки скоро услышали знакомый посвист снарядов.
— За молоком пошел!.. Так, рыбку глушат… Опять за молоком…
Николай Ильич не отзывался на шутливые замечания штурмана. Он опасался задержки в работе, а шальной снаряд мог искромсать кабели питания, перебить стальной трос. Он стоял возле старшины — командира бота, хмурился, поглядывал на часы и деликатно подсказывал: «Влево не ходить», «вправо обойти буёк». Иногда он отходил от штурвальной рубки, чтобы посмотреть напряжение силового поля. Обмотка баржи, которая провоцировала взрыв магнитной мины, должна была питаться сильным и равномерным током. Динамо, установленное на боте, работало бесперебойно.
— Так, добро! — хвалил Николай Ильич, всматривался в цепь буйков на зыбкой зеленой воде и шел обратно.
Солнце уже стало склоняться к горизонту, придавленному облаками. Полосы света, палевые, оранжевые, нежно-розовые, пронизывали облака. Закат был прекрасен и спокоен. Тральщик в третий раз проходил по фарватеру. Штурман, проверив курс, проложил новую линию пути на карте.
— Четыре мины подцепили, товарищ командир, — весело сказал он, — а в прошлом году за первый выход только одну.
— Набросали, — неопределенно сказал Николай Ильич. — Пожалуй, очистили, а?
— Вот вам и очистили!.. — крикнул Николай Ильич, чуть не сбитый с ног хлестнувшей волной. Бот высоко поднялся на гребне, повалился на борт, тяжело выпрямился и закачался на волне. Гул взрыва затих.
— Пятая, — заметил старшина.
Штурман сконфуженно склонился над своим столиком. На четвертом галсе мина взорвалась совсем близко. В нескольких десятках метров от борта с грохотом взвился высоченный столб воды, увлекая с собою ил, камни и мелкие осколки металла. Крутой вал обрушился на бот, деревянный корпус заскрипел и застонал. Вода лизнула клотик[18] мачты. Камень с размаху хлестнул по груди рулевому, и матрос с трудом удержал штурвал.
— Шестая, — откликнулся старшина.
Николай Ильич остался без фуражки: очевидно, смыло. Тупо болел затылок. Он с инстинктивной осторожностью провел рукой по шее, ладонь стала липкой от крови.
— Чепуха, ссадина, — отмахнулся он от предложения старшины сделать перевязку и пошел проверить напряжение силового поля. Напряжение было нормальное, но вот кровь струйкой текла под воротник и всё же пришлось шею забинтовать. Когда Старов натянул берет поверх перекрестившей голову перевязки, штурман объявил драматическим шепотом:
— Теперь всамделишный корсар. Гроза морей.
— До темноты сделаем пятый галс[19] — сказал Николай Ильич, не подхватывая шутки. Голова ныла, будто ее зажали в тиски.
В короткие часы весенней ночи из-за этой боли он совсем не мог отдохнуть. А на рассвете нового дня надо было возобновить работу.
Из штаба сообщили, что немцы пытались делать новую постановку: мины упали на окраине города и на банке против острова.
«Впрочем, одна мина, возможно, в районе фарватера, донесения разноречивы, надо проверить», — говорилось в конце сообщения.
Как только бот заплясал на свежей волне и с барабана лебедки весело побежал «стальной», Николай Ильич привалился к рубке и задремал. Штурман сам указал боевой курс и уже довел отряд до «колена», когда командир дивизиона проснулся. Легкий бриз обдувал лицо. Боль в затылке прошла. Николай Ильич со вкусом жевал теплый хлеб с маслом, жадно пил из большой кружки обжигающий, горьковатый, до черноты крепкий чай. Чувствуя себя отдохнувшим и освеженным, он полез на козырек рубки. Отсюда глаз легко охватывал почти всю Невскую губу, с ее топкими и низкими берегами. Бот медленно полз вперед, солнце пригревало и настраивало благодушно. Николай Ильич подумал: прямо весенняя прогулка получается!
Гул взрыва заставил его соскочить. Тралбаржа, шедшая в уступе, подорвала мину. Раскатился двойной гул: от детонации подорвалась еще одна мина; за фонтаном воды исчез бот-буксир.
Николай Ильич с тревогой поднял бинокль. Сквозь ниспадавшие струи он видел буксир, который выбирался на зыбь и был как будто цел, но сидел необычайно низко.
— Запросите, что случилось, — приказал Старов.
С буксира скоро сообщили, что давлением воды на боте вырвало кингстон, дыру закрыли, воду откачивают.
Это донесение не успокоило Старова. Бот явно отставал, а задержки не входили в расчеты Николая Ильича. Вызвав к борту катер-дымзавесчик, он перебрался на аварийное судно. Все свободные люди из экипажа были Заняты откачиванием воды. Помпа не справлялась, и воду еще черпали брезентовыми ведрами. Краснофлотцы смеялись:
— Вот ударило, товарищ капитан-лейтенант! Вроде кит хвостом шлепнул! Искупало нас.
Они и вправду были мокры с головы до пят. На палубе, среди подсыхающих следов, поблескивала рыбья чешуя: волна забросила в бот несколько оглушенных судаков, и кок, несмотря на аварию, успел выпотрошить их к обеду.
— Сейчас рыбки свежей попробуете, товарищ командир, — сказал командир бота. Но Николай Ильич придирчиво осмотрел всё хозяйство «буксира, лично убедился, что и мотор, и динамо, и руль действуют как надо, следовательно задержек в тралении не будет, посмотрел на часы и только тогда ответил:
— Кто же от трофейной отказывается? Давайте.
В течение дня на фарватере подорвались без происшествий две мины, и это был конец улова.
Наступил вечер. На последнем галсе ветер посвежел, задувая навстречу п замедляя возвращение в гавань. Швартоваться пришлось уже в темноте. Зато сделали шесть галсов; завтра можно было заняться контрольным тралением.
Итог дня бодрил Николая Ильича, хотя к вечеру боль в затылке возобновилась и временами сильно мучила. Он безжалостно разбудил задремавшего штурмана, заставил сделать отчетную кальку и, несмотря на поздний час, отправился к командиру соединения с докладом.
На берегу ветер не ощущался. Ночь была звездная, тихая, и так всё было спокойно и красиво вокруг, что Николай Ильич вдруг поверил, что увидится с Таней гораздо раньше, чем ему казалось несколько дней назад в Ленинграде.
Он сидел у командира соединения, когда началась воздушная тревога. Оперативный дежурный доложил, что несколько групп немецких самолетов пытаются бомбить Ленинград и опять сбрасывают мины. В воздухе идет сильный бой.
— Авось с наших курсов отгонят, — утешил командир соединения… — Утром выходить подождите. Уточним итоги ночи.
Николай Ильич прошел в соседний корпус, в свою комнату. В выбитое стекло с моря задувало, ветер парусил затемнявшую окно портьеру. Карточки жены и сына запылились. Он тщательно обтер их платком, поставил на чернильный прибор и всмотрелся в родные лица. Улыбаясь ему, они словно говорили: «Ничего, вытерпим»…
18
Клотик — наделка на верхнем конце мачты, стеньги или флагштока в форме плоского кружка с выступающим закругленным краем. В клотик вделываются ролики для подъема флагов.
19
Галс — отрезок пути на одном курсе судна, периодически меняющего направление при промере глубин, тралении мин или ловле рыбы.