Тут сигнальщик доложил, что с кольцевой цистерной что-то неладно. Абузар Оруджев вскинул к глазам бинокль. Да, девятая цистерна явно зарывается в воду, лишь изредка показывая черную лоснящуюся спину. Но потеряла ли плавучесть? Горловина, что ли, разгерметизировалась и внутрь поступает вода? Цистерны ведь не доверху наполнены нефтью, а лишь до того предела, который обеспечивает плавучесть.
Абузар Оруджев доложил капитану. Да, дело плохо. Если девятую окончательно затопит и она пойдет ко дну то потащит за собой весь караван; придется отдать буксировочный трос и с повинной головой возвращаться Баку. Нет, такое допустить нельзя. Абузар Оруджев предложил сейчас же спустить шлюпку и пойти в конец каравана, чтобы попытаться отсоединить девятую цистерну и спасти остальные. Старый капитан понимал, что такое решение опасно. Но другого выхода не было.
Спустя считанные минуты была спущена на воду шлюпка с четырьмя матросами и Абузаром Оруджевым: опасные работы на море должен возглавлять старпом. Оттолкнулись, дружно занесли весла.
— Навались! — скомандовал Абузар Оруджев, сидя на корме шлюпки и перекладывая руль так, чтобы избежать столкновения с цистернами.
Тем временем капитан двинул ручку машинного телеграфа на «стоп». Но пароход прошел еще какое-то расстояние по инерции, и поэтому шлюпка чуть ли не в следующую минуту оказалась в хвосте каравана. Сильными ударами весел гребцы погнали ее к восьмой цистерне: последняя, девятая, уже скрылась под водой, и надо было поскорее освободить захват, соединяющий ее трос с буксирным тросом. Для этого надо было нырнуть к раме цистерны, где находилось крепление, нырнуть неглубоко, но все же… Абузар Оруджев задумался было на несколько секунд, оценивая риск предстоящей работы, по тут Вагаб Иманов, сидевший перед ним на банке, сказал:
— Разрешите мне, товарищ старпом.
Его темно-карие глаза смотрели серьезно, лицо выражало спокойную решимость. Он был толковым матросом и к тому же превосходным пловцом. Старпом знал это.
— Ладно, Иманов, — сказал он, — давай. Ты помнишь, что нужно делать?
Иманов кивнул. Все матросы на такой случай знали, как устроено крепление. Быстро сбросил Вагаб Иманов одежду и ботинки, остался в черных сатиновых трусах. Легко перекинул тренированное тело через планшир и, набрав полную грудь воздуха, скрылся под водой.
Спустя полминуты он вынырнул у кормы шлюпки и, ухватившись одной рукой за корму, сказал:
— Порядок. Я нащупал захват. Молоток дайте, старпом.
Из ящика с инструментами Абузар Оруджев достал молоток и подал матросу. Тот снова нырнул.
Волна была небольшая, шлюпка удерживалась на месте на расстоянии весла от тела восьмой цистерны, которую концевая, тонувшая, уже начинала тянуть вниз.
— Поторопись, Вагаб, — сказал старпом, когда Иманов в очередной раз вынырнул, чтобы набрать воздуху. — Что, плохо идет шплинт?
— Туго, — кивнул Иманов, бурно дыша. — Ничего-скоро выбью…
И опять ушел под воду.
Абузар Оруджев понимал, как трудно колотить, преодолевая сопротивление воды, по неподатливому, туго сидящему металлическому стержню. Тут сила была нужна. Ну, а у Вагаба силы доставало. Глухо доносились с глубины удары молотка.
И вдруг…
Все произошло в какой-то миг. Вымахнул из воды освобожденный трос с коушем — металлическим кольцом. Еще не успел он с плеском упасть обратно в воду, как в нескольких метрах от шлюпки показалась черноволосая голова Иманова с раскрытым ртом и страшно выкатившимися глазами. Показалась и тут же скрылась под водой.
— Весла на воду! — крикнул старпом. — Вагаб! — позвал он, когда шлюпка подлетела к тому месту. — Вага-аб!
Один из матросов, Саша Крохин, быстрым взглядом спросив старпома, рванул с себя робу и прыгнул в воду, нырнул в надежде увидеть в воде Иманова, вынести его наверх.
— Вага-а-аб!
Кричал Абузар Оруджев, кричали матросы, глядя по сторонам — не вынырнет ли снова черноволосая голова. Но они уже понимали, что все кончено. Не поостерегся Вагаб… Когда он освободил крепление, стальной трос с коушем на конце, находившийся под сильным натяжением, наверное, с силой хлестнул его по голове… оглушил… Вагаба отбросило в сторону, а потом…
Задыхаясь, вынырнул Крохин. Безнадежно покачал головой…
— Ва-га-аб!!!
Еще какое-то время они крутились тут на шлюпке. Потом, удрученные, молчаливые, стали грести вдоль длинного каравана из восьми спасенных цистерн, направляясь к лежащему в дрейфе «Шубаны». Спасенных — но какой ценой?..
…Звук трещотки заставил Абузара Оруджева очнуться от нахлынувших воспоминаний. Он выдернул из воды леску, на крючке билась шамайка величиной с ладонь. Абузар Оруджев снял ее с крючка и бросил в ведро с водой, где ходили кругами рыбешки, пойманные раньше.
Задувала «моряна» — южный ветер, несущий в город тепло и влажность. Танкер «Матрос Вагаб Иманов» скрылся из виду, и Абузар Оруджев хорошо представил себе, как он медленно подходит к причалу, как летят с его носа и кормы бросательные концы… И вдруг он как бы услышал летящий с моря, приглушенный расстоянием голос:
— Абуза-ар!
Было тихо. Только плескалась под настилом «кровати» разбуженная ветром волна. Только звучал в ушах старого капитана едва различимый, как вздох, как сон, далекий зов: «Абуза-а-ар!..»
Михаил Глинка
ПОЗДРАВЬТЕ ЛЕЙТЕНАНТА!
— Старшего лейтенанта… Отставить старшего! Капитан-лейтенанта Макарова просят прибыть в центральный! — произнес по межотсечной системе связи густой голос старпома.
Командир дал вчера ему, Макарову, приказ неотлучно находиться в своем отсеке, и уж если зовут — значит сам командир. Но никак не привыкнуть, что ты уже не старший лейтенант, а каплей[24], и всем вокруг не привыкнуть, тоже улыбаются, черти, вот и старпом крикнул по старинке, и тут же осекся. Недурно.
Если через отсеки бежишь быстро, люди кажутся застывшими, и углядеть что-нибудь трудно. Но глаз старшины Фокина Виктор все же не мог пропустить. Виктор скользнул взглядом по приборам.
— Старшина!
— Есть!
— Почему напряжение гуляет?
— Да тут, товарищ старший лейтенант, понимаете… — И запнулся Фокин.
— Обратно пойду — доложите! Пять минут даю!
Следующий отсек был центральным.
Макаров шагнул через комингс и привычно двинул за собой ручку запора — кремальеры.
Вызывал, конечно, командир.
Если они поворачивали нос к дому, командир сутками не уходил из центрального — для него тут же за перископами, около экранов локатора, клали тулуп.
Когда Макаров пришел на лодку, командир был еще старпомом, а старпом — помощником, а помощник — штурманом, а штурмана теперешнего и вообще не было. А сам Виктор Макаров — кем он был? Вспомнить смешно. Тоже, можно сказать, его не было.
— Обстановка в отсеке, Макаров?
Командир сидит перед ним на тулупе. Это тридцатисемилетний капитан первого ранга с очень некрасивым лицом. Глаза опущены, голос тихий.
— Обстановка нормальная, товарищ командир.
Усталость на лице командира — глаза опухли, потянутые вниз губы, на щеках серая тень. «Почему это на него в городке все девушки заглядываются? — думает уже в который раз Макаров. — А ведь как по команде оглядываются. Ну что, что в нем такого?»
— До базы двое суток, — говорит командир.
— Наблюдение за трещиной ведется каждые двадцать минут.
— Перейдите на пятнадцать.
Командир поднимает глаза. И Макарова словно бьет током. Вот что в командире «такого». Какие там отеки, какая усталость! И тусклый цвет щек командира — это лишь отблеск синей аварийной лампочки, которую как раз проверяли.
— Все, — говорит командир. — Режим пятнадцать минут.
— Есть, — повторяет Макаров.
И снова взгляд командира, который пресекает не относящееся непосредственно к управлению лодкой. Самый нужный сейчас взгляд. Даже для него, капитан-лейтенанта.
Потому что нос к берегу — это мысли о доме. Это — недокрученные клапана, недотянутые гайки, вздрагивание от команд. Это Фокин, который тупо смотрит на ушедшую стрелку и не слышит по звуку, как надрывается преобразователь.