Как же распоряжались дипломаты, более или менее трезвенники, не осиливавшие гигантскую норму, этаким хмельным обилием?
Наружным наблюдением по ведомству 2 Управления госбезопасности было установлено совершенно неожиданное: сотрудники дипломатических представительств в Самаре выезжали в пригородные колхозы и совхозы и выменивали там на водку другие продукты. Приелась им икра черная и красная, на деревенское потянуло. О предпринимательстве, выходящем за пределы дипломатической деятельности, проинформирован Наркомат иностранных дел.
20 мая 1942 года заведующий протокольным отделом НКИД Ф. Молочков вынужден был обратиться к Вышинскому с предложением сократить норму спиртного для дипломатов до 5 литров в месяц, «…поскольку водка в Куйбышеве для этой категории покупателей стала продуктом наиболее применяемым не столько для личного употребления, сколько для спекулятивных и товарообменных операций».
Вышинский, не замедлив, согласился и даже сократил предлагаемое еще на 1 литр. О несвойственных дипломатам продовольственных диверсиях в сельской местности был поставлен в известность сам Молотов. Он разразился гневной резолюцией: «Пускай они жалуются на наши меры, а нам не следует просить их о том, чтобы они соблюдали наши порядки. Они обязаны соблюдать наши порядки, правила и прочее».
Именно здесь, представляется, стоит упомянуть интересную деталь. Наркоминдел запросил свои посольства зарубежом о нормах отпускаемых дипломатам продуктов.
И оказалось, что, например, в Болгарии и Турции советским дипломатам было положено всего-навсего 300 граммов хлеба в день. М. Иванов, бывший дипломат, в книге «Япония в годы войны» рассказывает о прямо-таки бедствующем положении россиян советской миссии. Продовольствие японцы выдавали по карточкам в минимальном количестве.
Мясо – самого низкого сорта. Мыло – маленькими кусочками. Хлеба вообще не было. Дипломатам приходилось везти продовольствие из России специальной почтой.
Став второй… нет, точнее будет назвать – третьей столицей, потому что второй издавна назывался Санкт-Петербург, став столицей, Самара продолжала жить своими укоренившимися провинциальными обычаями.
Корреспондент «Дейли геральд» Турнер, потеряв традиционную английскую выдержку, обращается с жалобой на самарскую, отнюдь не джентльменскую гостеприимность.
И не куда-нибудь по ведомству иностранных дел он обратился, а в газету «Правда». Не иначе как по примеру россиян, ищущих правды и защиты. Никак не мог мистер Турнер смириться с тем, что в ресторане «Гранд Отеля» месяцами не подают чай, кофе, какао и другие напитки.
Вместо обозначенных в меню 20 блюд – двадцати!! – можно заказать одно или два, никак не больше. А продукты для дипломатического корпуса исчезают черным ходом.
Прямо на глазах голодного гостя нагло проносят корзины с редисом и салатами, и все это исчезает неведомо где. «Я пришел в редакцию, – жаловался он, – как к коллегам по профессии, чтобы честно сказать о ненормальном положении с обслуживанием иностранцев в «Гранд Отеле», а не смеяться в кулуарах, как это делают некоторые иностранцы, или же пишут об этом за границу».
Святая простота джентльмена! Как тащили в Самаре все, что возле руки, со дня ее основания более 400 лет тому назад, так ведется и поныне, только что с поправкой на достижения технического прогресса – не корзинами, а грузовиками и вагонами – и явные неуспехи в нравственном воспитании. Даже и звание столицы воровскую руку не то что не остановит, но и не устыдит. А в Англии-то что: или там уже перевелось жульничество? Стоит вспомнить хотя бы Ч. Диккенса. И в колониальном лихоимстве Англии во всем свете равных не сыскать. И жаловаться некому.
Знать бы мистеру Турнеру, как жила неподалеку от «Гранд Отеля» тетя Тоня, работница подшипникового завода, позарез нужного войне и общей победе, а в двух часах езды от города Анна Васильевна Некорыслова, кормилица России, наверное, не стал бы он жаловаться на свои обиды в редакцию «Правды». 20 наименований блюд в меню! Да одним перечнем их уже вполсыта будешь!
Скорее всего, о беспримерном мужестве россиянки написал бы мистер Турнер очерк хоть в «Правду», хоть в любое издание за рубежом и стал бы известен на многие годы вперед.
Накрепко запомнил я один день и событие в нем, кажется, из зимы 42-го года. Кто-то, добрый человек, подарил мне, мальчишке, талон на обед в столовой. Располагалась она на углу улиц Некрасовской и Фрунзе, и сейчас, помоему, – тоже существует. Совсем рядом с «Гранд Отелем», за угол завернуть. Лишний раз поесть постоянно голодному парнишке – большое подспорье в те времена!
Обед начинался уже возле дверей: пахло изнутри горячим и невообразимо вкусным. У входа стояла пожилая женщина с решительным и неприступным выражением лица. Если бы кому пришло в голову на пустой желудок взять столовую в абордаже, отбилась бы она и в одиночку. Каждому обладателю заветного талона сторожиха вручала алюминиевую мятую ложку со строгим предупреждением – вернуть ее вместе с опорожненной миской, иначе тебя не выпустят.
В мороз на улице и в запахах кухни эта угроза воспринималась шуткой гостеприимной хозяйки. Ложка у меня в руках. Скорее к раздаточному окну! Два… нет, пожалуй, целых три половника плеснули в алюминиевую плошку. Мутноватая водица со считанными пшенниками на дне. Показалось, нет ли: одна единственная жиринка, желтоватым пятнышком, призывно блеснула. Ешь на здоровье, покуда не иссяк вкусный крупитчатый парок. А вот хлеба здесь не положено было. Принес с собой кусок – хорошо. Нет – не прогневайся. Я косил глазом на соседние столы: обедал все больше военный люд. Распускали солдатские заплечные мешки, доставая оттуда хлеб и сухую колбасу.
Даже издали пахла она… Господи, как же она сладко пахла! Нет, лучше смотреть в свою миску! Вкусный был суп, обжигающе сытный!
А ведь случись невероятное: попади я на обед в дипломатический «Гранд Отель» с меню в 20 блюд, да за один стол с японцем и турком, скажем, – ничего бы и не запомнилось!
ГРАНД ОТЕЛЬ
С чувством досады и недоумения рассматривал я попавший в поле моего зрения архивный документ – докладную зав. протокольным отделом заместителю наркома иностранных дел Г. Деканозову, датированную 10 апреля 1942 года.
Дипломатические чиновники наркомата, прочлось, были категорически против самого что ни на есть житейского: кое-кто из деятелей искусства, и среди них – всего-навсего! – Д. Ойстрах, Э. Гилельс, С. Образцов, М. Шолохов нашли какими-то окольными путями возможность столоваться в ресторане «Гранд Отеля», вместе с дипломатами и журналистами. Ну и что, казалось бы? Доброго вам аппетита, именитые гости новоявленной столицы Самары!
Чем богаты, тому и рады, как говорится. Достойно вы отплатите всему миру скромное по тем временам гостеприимство хозяев. Кстати сказать, М. Шолохов, военный корреспондент, и заглянул в Самару, очевидно, всего-то на несколько дней и обедов проездом на фронт. Нет, нежелательно оказалось, чтобы М. Шолохов обедал в компании дипломатов! Убедительных и вообще каких-либо аргументов запретительного характера в докладной зав. протокольным отделом не приводится. Не исключено, догадываюсь, что инициатива исходила из кабинетов 2-го Управления госбезопасности: постоянные, даже и накоротке, застольные контакты с дипломатами, потенциальными и, вполне вероятно, уже установленными разведчиками, недопустимы.
Скорее всего, так оно и было: чекисты вмешались. Заместитель наркома Деканозов не оставил на докладной своей резолюции.
Еще одно любопытное свидетельство непростительно безобразного отношения к соотечественникам упоминает И. Эренбург в своей книге «Люди, годы, жизнь». Как и некоторые другие писатели: К. Паустовский, А. Довженко, В. Василевская, П. Павленко, В. Иванов, В. Катаев, А. Игнатьев, А. Афиногенов, актер и режиссер С. Михоэлс, художник А. Герасимов, И. Эренбург, правда, не надолго, также был эвакуирован в Самару. Приехавших «в дачном вагоне» писателей разместили в общежитии «Гранд Отеля». Но через несколько дней… выселили. Вежливо, нет ли – неизвестно. И почему выселили, по каким стратегическим обстоятельствам? Всего-то-навсего: англичане, устраивавшиеся в Самаре, пожаловались в Наркоминдел, что, видите ли, горничным посольства Великобритании поселиться, более-менее удобно, негде.