Вот как, цинично, оценил эту сторону взаимоотношений между странами-союзницами бывший министр США Дж. Джонс:
«Поставками из СССР мы не только возвращали свои деньга, но и извлекали прибыль, это было далеко не частым случаем в торговых делах…»
Еще более откровенно высказался но этому же поводу американский историк Дж. Херринг в своей книге «Помощь России»:
«Ленд-лиз не был самым бескорыстным актом в истории человечества… Это был акт расчетливого эгоизма, и американцы ясно представляли выгоды, которые они смогут из него извлечь».
Российская кровь на неоглядных полях сражений и – «расчетливый эгоизм». Есть ли пример большего кощунства!
Насколько сложно было строить союзнические отношения Рузвельту, а значит и нам тоже, особенно Рузвельту, более благожелательно настроенному к Советскому Союзу, нежели Черчилль, свидетельствуют факты. В интересной книге В. Исраэляна «Дипломатическая история Великой Отечественной войны» приводятся весьма характерные по тому времени высказывания высокопоставленных американских чиновников. Так, в конце кровопролитного лета 1941 года, когда в правительстве обсуждался вопрос о реальной военной помощи России, министр внутренних дел США Г. Айкес отметил:
«По-видимому, мы стремимся к тому, чтобы русские передавали нам свое золото в уплату за поставки, пока их золотой запас не будет исчерпан. Тогда мы и примем закон о ленд-лизе».
Военный министр США Стимсон в меморандуме от 23 июня 1941 года рекомендовал президенту Рузвельту в политике с русскими исходить из следующих соображений:
«1) Действия Германии против СССР представляются как ниспосланные Богом.
2) Для нанесения поражения Советскому Союзу немцы будут основательно заняты минимум один и, может быть, максимум три месяца…»
Военно-морской министр США Нокс:
«Наилучшее мнение, которое я могу выразить: Гитлеру потребуется так или иначе от шести недель до двух месяцев для того, чтобы покончить с Россией.»
А сенатор Трумен, в недалеком будущем президент США, в интервью по поводу выступления Рузвельта 24 июня 1941 года высказался как нельзя более недружественно:
«Если мы увидим, что войну выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии. И, таким образом, пусть они убивают как можно больше.»
Подобным же образом выразился и английский министр Д. Мур-Брабазон.
Каково же было нам, с началом войны, в Москве, а затем и в Самаре выстраивать дипломатические, союзнические отношения в откровенно антисоветской направленности политики руководящих кругов Великобритании и США! Особенно с Великобританией.
Наиболее емко, представляется, оценил внешнеполитическую деятельность британского правительства генерал де Голль в своих мемуарах:
«Трудно вообразить все богатство английских методов дипломатического давления на союзника; чередование угроз, любезностей, ультиматумов и уступок… Главная трудность в том, что у английских дипломатов и генералитета никогда нет такого общесоюзного дела, которое было бы решено твердо и бесповоротно, – любое согласованное с англичанами решение никогда нельзя считать окончательным».
Наиболее важным и конкретным из дипломатической деятельности и организации ее в Самаре следует отнести создание при посольствах Великобритании и США военных миссий, наделенных чрезвычайными полномочиями.
Эти миссии являлись координаторами в ответственном деле поставок Красной Армии вооружения и стратегических материалов для оборонной промышленности России.
И еще одно событие в Самаре: в мае 1942 года правительство США обратилось к Вышинскому с предложением установить прямую радиотелефонную связь между Вашингтоном и Москвой. Это, вскоре исполненное, позволило более оперативно, без промежуточной инстанции в посольстве, решать вопросы неотложных межгосударственных отношений.
А что же другие посольства, имеющие быть в Самаре в 1941-43 годах? Их обычная представительская деятельность не оставила заметного следа в дипломатической истории военной поры. Или нам в будущем еще предстоит открыть и листать их секретные документы? Посольств Турции и Японии, в частности, что видится наиболее интересным из того времени.
"СЛОЖНОСТИ" ЖИЗНИ ДИПЛОМАТОВ
Будет несправедливым обойти вниманием деятельность Наркомата иностранных дел СССР во время пребывания его в Самаре. Знакомясь с архивными документами, поражаешься той напряженной работе, какая велась отделами наркомата и самим Вышинским изо дня в день. По документам, буквально не проходит и дня, чтобы заместитель наркома не принял кого-либо из послов или атташе по тому или иному вопросу. Суть каждой беседы фиксируется протоколом и потом, в виде донесения, очень подробно – кто и что сказал в беседе, кто при этом присутствовал – доводится до сведения правительства. Гриф – «Секретно». В нижнем левом углу пометка: кому отправлено донесение. Как правило – Сталину и Молотову, каждому отдельно.
Если состоявшийся разговор с дипломатом касался, например, внешнеторговых отношений, один экземпляр отсылался Микояну. Все немедленно отправлялось в Москву.
Вот посол Великобритании жалуется на недельную проволочку с выдачей разрешения военно-морскому атташе выехать из Самары в Мурманск, где разгружались морские конвои с вооружением.
Японский посол информирует о совершенно безобразной работе почты: даже телеграммы задерживаются в пути по нескольку дней. Дипкурьеры не могут вовремя выехать в Токио.
Турецкий посол просит разрешения на свободную охоту в окрестных угодьях под Самарой. Эту прихоть и заботу необходимо согласовать со 2-м Управлением госбезопасности. Не дать разрешения – посол обидится, это ни к чему. Дать – хлопот не оберешься с наружным наблюдением. В самом деле турок собрался охотиться или…
Вот просьба выделить дипломатам дачи на берегу Волги. Пятнадцать дач было отремонтировано и предоставлено посольским семьям в районе нынешнего военного санатория «Волга». Однако, испробовав ухабистые по тому времени лесные дороги туда, дипломаты вскоре отказались.
Пришлось благоустроить для них сквер в центре города.
Самарцы знают его: это на углу улиц Куйбышевской и Некрасовской – «Три вяза».
Найти в то или иное посольство другого, усердного истопника, непьющего дворника. А то и горничную, да еще и «с хорошими манерами»…И все, от важнейшего межгосударственного вопроса до мелочей быта иностранцев в Самаре, следует решать дипломатически вежливо и не откладывая, по-русски, на когда-нибудь.
ЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ
В архивных материалах Министерства иностранных дел России хранится документ поистине замечательный, значение которого выходит далеко за пределы локальной дипломатической деятельности военных лет.
Второй секретарь посольства СССР и США В. Базыкин в донесении Вышинскому сообщил следующее: 24 октября 1941 года Сергей Васильевич Рахманинов дал в Вашингтоне авторский концерт, прошедший «с громадным успехом».
И не только потому, что имя Рахманинова всемирно известно и знаменито. Концерт состоялся в честь воюющей Красной Армии, и весь гонорар, 4000 долларов, Рахманинов передал через посольство на медикаменты для раненых. 1 и 7 ноября 1942 года С. В. Рахманинов даст еще два концерта с передачей гонорара в фонд Красной Армии.
«От одного из русских, – писал он в посольство, – посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить в полную победу».
Жизнь С. В. Рахманинова после отъезда из России в 1917 году в эмиграцию сперва в Финляндию, а потом в США складывалась тяжко. Не материально, нет. Творчески. Практически, на чужбине композитор перестал работать. Если до 1917 года им было написано, не говоря о симфонической и оперной музыке, более 70 романсов, вошедших в музыкальную классику, то, покинув русскую землю, он не создал больше ни одного романса. Жил концертной деятельностью. Маялся Сергей Васильевич обыкновенной русской тоской по родине. И еще более мучительным было осознание того, что его имя, творчество стало забываться в России. Произведения его почти не исполнялись. Он – эмигрант. Он не нужен новой России.