Так верно. Я хотел поделиться этим с Вилли.
Жаль, что он по-прежнему притворялся, что не знаком со мной.
21
ДОЛЖНО БЫТЬ, ЭТО БЫЛА РАННЯЯ весна 1999 ГОДА. Я должен был вернуть домой из Итона на выходные.
Проснувшись, я увидел отца на краю своей кровати, говорящего, что я снова еду в Африку.
В Африку, па?
Да, дорогой мальчик.
Зачем?
Проблема была та же, объяснил он. Мне предстояла долгие школьные каникулы, на Пасху, и со мной нужно было что-то сделать. И так, Африка. Ботсвана, если точнее. Сафари.
Сафари! С тобой, па?
Нет. Увы, на этот раз он не поедет. А вот Вилли поедет.
Ну, хорошо.
И кто-то очень особенный, добавил он, выступит в роли африканского проводника.
Кто, па?
Марко.
Марко? Я едва знал этого человека, хотя слышал много хорошего. Он был воспитателем Вилли, и Вилли, казалось, он очень нравился. Его все любили, если уж на то пошло. Все люди па пришли к единому мнению, что Марко лучший. Самый грубый, самый выносливый, самый лихой.
Давний валлийский гвардеец. Рассказчик. Настоящий мужчина, насквозь.
Я был так взволнован перспективой этого сафари под руководством Марко, что не знаю, как пережил следующие недели учебы. На самом деле я не помню, как они прошли. Память полностью отключилась сразу после того, как па сообщил эту новость, затем снова вернулась в фокус, когда я садился в самолет British Airways с Марко и Вилли и Тигги — одна из наших нянь. Наша любимая няня, если быть точным, хотя Тигги терпеть не мола, когда её так называли. Она откусила бы голову любому, кто попытался бы. Я не няня, я твой друг!
Мамочка, к сожалению, смотрела на это иначе. Мамочка считала Тигги не няней, а соперницей. Общеизвестно, что мамочка подозревала, что Тигги готовили в качестве её будущей замены. (Мамочка считала Тигги своей Запасной?) Теперь та самая женщина, которую мамочка боялась, как свою возможную замену, была её настоящей заменой — как ужасно для мамочки. Поэтому каждое объятие или похлопывание Тигги по голове, должно быть, вызывало какой-то укол вины, какую-то пульсацию нелояльности, и все же я этого не помню. Я помню только бешено колотящееся от радости сердце, что Тигги рядом со мной, говорит мне пристегнуть ремень безопасности.
Мы полетели прямо в Йоханнесбург, затем на пропеллерном самолете в Маун, крупнейший город на севере Ботсваны. Там мы встретились с большой группой сафари-проводников, которые усадили нас в колонну Land Cruiser с открытым верхом. Мы поехали прямо в чистую дикую местность, к обширной дельте Окаванго, которая, как я вскоре обнаружил, была, возможно, самым изысканным местом в мире.
Окаванго часто называют рекой, но это всё равно, что называть Виндзорский замок домом. Обширная внутренняя дельта, расположенная прямо посреди пустыни Калахари, одна из самых больших пустынь на земле, нижняя Окаванго часть года абсолютно сухая. Но в конце лета она начинает наполняться паводковыми водами, идущими вверх по течению, маленькими капельками, которые начинаются как осадки в высокогорье Анголы и медленно превращаются в струйку, а затем в поток, который неуклонно превращает дельту не в одну реку, а в десятки. Из космоса это выглядит как камеры сердца, наполняющиеся кровью.
С водой приходит жизнь. Изобилие животных, возможно, самая разнообразная коллекция в мире, они приходят пить, купаться, совокупляться. Представьте, что Ковчег внезапно появился, а затем перевернулся.
Когда мы приблизились к этому заколдованному месту, мне стало трудно отдышаться. Львы, зебры, жирафы, бегемоты — наверняка всё это было сном. Наконец мы остановились в лагере на следующую неделю. В этом месте было полно проводников, охотников, по меньшей мере дюжины человек. Множество «Дай пять», медвежьих объятий, имён. Гарри, Уильям, поздоровайтесь с Ади! (Двадцать лет, длинные волосы, милая улыбка.) Гарри, Уильям, это Роджер и Дэвид.
И в центре всего этого стоял Марко, как дорожный полицейский — направлял, уговаривал, обнимал, лаял, смеялся, вечно смеялся.
В мгновение ока он привёл наш лагерь в порядок. Большие зелёные брезентовые палатки, мягкие брезентовые стулья, стоящие кругом, включая один огромный круг вокруг костра с каменной каймой. Когда я вспоминаю ту поездку, мой разум сразу же возвращается к тому огню — точно так же, как тогда моё тощее тело. Костёр был местом, где мы все собирались через равные промежутки времени в течение дня. Первым делом утром, снова в полдень, снова в сумерках — и, конечно же, после ужина. Мы смотрели в этот огонь, потом вверх, на вселенную. Звезды были похожи на искры от поленьев.