- Мои карьера и репутация были под угрозой, - Морган картинно закатил глаза, трагически прикасаясь ладошкой ко лбу, - режиссер уже начал подыскивать мне замену, но я не мог уступить, - глаза омеги недобро сузились, - не мог проиграть и стать очередной звездочкой, которая вспыхнула и угасла. Я хотел стать звездой, жаркой и желанной, - Джулиан пафосно вскинул подбородок, сжимая пальчики в требовательные кулачки. – Я чувствовал, что от полного и безграничного успеха меня отделяет лишь шаг, сделав который, я достигну вершин не только творческих, но и статусных, заполучив и деньги высокородных, и их самих в свою постель. И в этот момент, - омега фыркнул, ухмыляясь, - я имел неосторожность сцепиться с твоим безродным отцом и понести от него. От слабого альфы, которого и альфой-то трудно назвать, насколько он был слаб ментально, и единственным достоинством которого была его симпатичная, влюбленная мордашка.
- Это был фурор! – Джулиан резко приблизился к отпрянувшему сыну, ухватив его за руку. – Ты, мой безнадежный альфочка, безупречно сыграл свою первую роль, ещё будучи в моей утробе, так что, - омега фыркнул, одернув руку так, словно прикоснулся к чему-то омерзительному, - только потому, что я частично обязан тебе своими миллионами и своей репутацией, ты не стал достоянием приютов дал-эйрин, а живешь в этой, - Морган нарочито обвел рукой довольно вычурно обставленную комнату, - роскоши. Цени это, мой слабенький альфочка, - Джулиан залпом допил остатки алкоголя в стакане, - и знай свое место, - омега потрепал сына по волосам, посмотрев на него с толикой грусти, а после, резко развернувшись, скрылся за дверьми спальни, в которой мирно храпел его очередной любовник. Пожалуй, этот монолог своего пьяного папочки был единственным моментом, который альфа не смог забыть и по сей день, потому что именно он стал ключевым в его жизни, создав Коула Макмайера.
Коул-Джеральд Морган – так его звали до восемнадцати лет, пусть двойные имена уже давно вышли из моды, но имя Коул нравилось его папочке, а главным героем нашумевшей драмы, в которой Джулиан Морган сыграл главную роль, одним утром проснувшись завидно популярным и богатым, был именно Джеральд, и альфа возненавидел это имя, избавившись от него при первой же законной возможности.
Окончив школу, Коул решил разыскать своего отца-альфу, в наследие от которого ему достался М-уровень редукции. И он его нашел, здесь, в Фогсити, в доках, в которых альфа работал грузчиком. Нашел, чтобы разочароваться. Альфа не был запечатлен, и последствия этого были более чем очевидны. Темные волосы его отца уже тронула седина, а на лице пролегли глубокие морщины, и это его оттолкнуло, пусть мужчина и оказался добр душой и с неуместной теплотой отзывался о его папочке, которого, оказывается, любил всю жизнь, понимая, что пару им не создать. Именно тогда Коул осознал, что он вполне может повторить судьбу своего отца, и деньги и влияние Джулиана Моргана ему не помогут. Да, это теперь он понимал, что его порыв был ошибочным и бессмысленным, по крайней мере, деньги его папочки пришлись бы как нельзя кстати, но тогда им руководила злость и обида, которая затмила его рассудок, толкнув на необдуманный и скоропалительный поступок.
- Я бы отдал тебе все, что у меня есть, сын, - сидя на тюках и медленно дымя отвратно пахнущей сигаретой, с досадой, но искренне сказал альфа. – И отдам, Коул, что захочешь, - мужчина взглянул на него, чуть хмуря брови, словно пытаясь сдержать слезы, - если это только сделает тебя счастливым.
- Мне ничего не нужно, - тогда ответил он, понимая, что просто не имеет права просить что-либо у человека, жизненный цикл которого уже вышел на финишную прямую, и который, похоже, об этом совершенно не сожалел, - кроме твоей фамилии, - спустя пару дней в университет Фогсити подал документы на зачисление альфа с М-уровнем редукции Коул Макмайер.
Снова пискнул навигатор, и Коул вздохнул с неким облегчением – пусть часы и показывали уже почти шесть вечера, но у него все ещё было время и на инспекцию, и на то, чтобы добраться домой до наступления комендантского часа. Комендантский час – ещё одна составляющая понятия Долг, хотя, по своей сути, эта мера была вынужденной, а не навязанной, продиктованная тем, что даже по прошествии многих веков крах информационного общества имел свои последствия.
Фогсити – один из нескольких городов Силестии, в атмосфере над которым был наивысший уровень концентрации ядовитых газов, которые, конденсируя, к вечеру опускались на город не менее ядовитым облаком тумана. Именно поэтому сезон дождей был самым опасным, длительность комендантского часа увеличивалось, а пребывание на улице после его наступления становилось опасным для жизни. Как у работника системы дал-эйрин, у Макмайера, конечно же, была защитная маска, позволяющая несколько часов дышать чистым воздухом даже в самый пик концентрации тумана, но воздействию яда были подвержены не только дыхательные пути, но и кожа, и обычная одежда от него не защищала, только спецкостюм, которого у альфы, увы, не было. Не стоило медлить и лишний раз подвергать себя опасности, тем более что, похоже, сегодня он больше ничего не узнает относительно секрета репликации обезображенного мутацией генома особей.
К слову, этот участок восьмого сектора был довольно-таки зажиточным. Ну, по сравнению с общей обстановкой в Осозе, да и, просматривая данные на пару омег, которую ему предстояло навестить, Коул не мог не отметить, что младший учится в фогситском университете, а старший имеет неплохую должность в, как оказалось, системе дал-эйрин, точнее, в Департаменте Управления. Коул даже удивленно присвистнул: младший был совершенно безнадежным, обладая R-уровнем редукции, старший же, с М-уровнем, все равно не был настолько ценным для государства, чтобы занимать пост секретаря главы Департамента. Впрочем, этого старшего он пока что не видел, так что судить об его умственных способностях не мог, а, как известно, уровень редукции не влияет на мозговую деятельность, только на силу биополя и репродуктивные функции, так что этот омега вполне мог быть башковитым, о чем свидетельствовал его диплом с рекомендациями университета Сансити в отрасли управленческой деятельности.
- Добрый вечер, - вежливо начал альфа, услышав, что дверь, щелкнув, открылась, но все ещё продолжая просматривать дело Люциуса Нойманна и Элиота Карпентера в своем рабочем планшете. – Отдел Нравственности. Инспектор Коул Макмайер. Плановая проверка. Вас должны были уведомить.
- Конечно, инспектор, - послышался мягкий, но не обманчивый в своей покорности голос. – Прошу, проходите.
Коул нахмурился, чувствуя, что что-то не так: сердце на мгновение замерло, а после сделало болезненный кульбит, застучав в шальном темпе, крыльев носа коснулся завораживающий, легкий, опутывающий, вынуждающий с наслаждением вдохнуть ещё глубже аромат цветущей вишни, а после его обдало жаром, от которого у альфы дрогнули поджилки, жаром безызъянной ментальной воли совершенной особи.
Альфа поднял глаза, медленно, чувствуя, как внутри пульсирует клубок страха, побуждая, не медля, подчиниться, преклонить колени и пасть ниц. Похоже, не помогал даже подавитель. Но это не могло быть реальностью. Не судя по данным дела. Не здесь. Не в Осозе. Не с ним. Но, таки осмелившись взглянуть на лицо омеги, Коул Макмайер, задохнувшись собственным восхищением, не мог не поверить своим, распустившим крылья, инстинктам альфы, сущность которого только что потерпела полное и безоговорочное поражение. Перед ним, удерживая на губах легкую, вежливую улыбку, стоял высокородный.
- Что-то не так, инспектор? – вежливо осведомился омега, и Макмайер в ответ лишь судорожно мотнул головой, мол, да нет, все в порядке, но на самом деле альфу сейчас раздирали инстинкты.
Самосохранение твердило, что нужно бежать – от той правды, к которой он так стремился, и которая оказалась настолько ошеломляющей, что моментально, словно тараном, вышвырнула его из привычной колеи, и от этого омеги, запах которого пьянил его даже под дозой подавителя, и биополе которого было настолько мощным, что его собственное уже превратилось в сдувшийся шарик, заставляя альфу чувствовать себя, как улитка без раковины. Инстинкт же особи, тот самый, который Макмайер считал низменным и безнравственным, побуждал подчиниться сильному, принять его ментальную волю и, словно продажная омега, предложить себя, умоляя о запечатлении. Да, этот высокородный уже был запечатлен, точнее, он сам запечатлел кого-то, но от этого казался ещё более притягательным и желанным, словно сам факт метки подогревал инстинкт доказать, что он более достоин её, нежели тот, неизвестный, которому он уже, до рыка сущности, завидовал.