- Прости, Люциус, - пробормотал мальчишка, всхлипывая. – Это я виноват и мой R-уровень редукции.
- Ты не виноват, малыш, - прошептал Нойманн, поглаживая омежку по голове, плечам, спинке, успокаивая. – Это я сбил тебя с пути, ведь, если бы ты стал партнером Эйтана, возможно, его запечатление и семя подарили бы тебе ребёнка.
- Но я люблю тебя, Люциус! – воспротивился доводам любовника омежка, и пусть Макмайер сейчас не мог видеть лица мальчишки, но он мог чувствовать искренность и неподдельность его слов. На него словно обрушился холодный ливень, в то время когда между двумя омегами полыхал огонь взаимных чувств. Альфа им завидовал, понимая, что ему не суждено испытать нечто подобное, ведь его нынешние чувства к Нойманну – это всего лишь восхищение высокородным, желание омеги альфой, потребность гона и особи, которая так и не смогла реализовать свои природные инстинкты. И его тоже так любить не будут, потому что он слабый альфа и огрубевший в годах одиночества мужчина, который не способен дать своему партнеру ту защиту, поддержку и заботу, которых достоин любимый человек. Что ж, почти все уже стало на свои места. Его же роль, похоже, заключалась в том же, в чем заключилась и миссия Адама Вудса, что Макмайер, не медля, решил уточнить, дабы расставить все точки и таки покинуть квартиру этих омег, дабы не тешить себя напрасными надеждами.
- И поэтому вы, Люциус, переселились в Осозе, в надежде, что здесь вы сможете найти подходящего партнера, который осчастливит вашу семью потомством? – ответом ему был выразительный взгляд Нойманна, и вопросов больше не осталось, разве что один, которым Коул и решил закончить этот разговор. – Но Адам, как и сотрудники Центра Репликации, так и не смог подобрать вам партнера, который бы подходил вам идеально по всем показателям, - наконец, ответы были получены, и Макмайер даже выдохнул с облегчением, но не только потому, что замешательство сменилось твердой уверенностью, а и потому, что ментальные витки высокородного больше не касались его, обвившись вокруг Эли, успокаивая и оберегая столь хрупкое создание, которое альфа больше не презирал, более того, которым он восхищался и которому, по-прежнему, завидовал, но теперь белой завистью.
- Да, инспектор Вудс очень старался нам помочь, за что был соответствующе вознагражден, - Макмайер снова кивнул в ответ на красноречивый взгляд, теперь зная ответ ещё на один вопрос, который терзал омег и бет Отдела – Адаму за его старательность и умение хранить чужие тайны подобрали достойного альфу, по этой же причине, похоже, выбрали и его, сразу же давая понять, какая награда ожидает его, слабую особь, в случае безупречного Служения и ревностного исполнения своего Долга. – Но мы с Эли поняли, что ошиблись в своих расчетах, поселившись в Осозе и пытаясь найти партнера для меня в толпе, в то время, - омега фыркнул, словно признавая свое поражение, - когда, и правда, нужно было слушаться старших.
- Что вы имеете в виду? – Макмайер напрягся – его сущность, оскалившись, подсказывала, что вот она – сердцевина, то, ради чего он прошел столь витиеватый путь, и взгляд Люциуса ему не понравился, уж слишком он стал предвкушающим и жадным, устремленным точно на него, как и взгляд Элиота, который, обернувшись, посмотрел на него с туманом ответного желания в глубине изумрудных глаз.
- То, что вы, инспектор Коул Макмайер, и есть тот идеальный кандидат для меня, от которого я смогу родить высокородного в третьем поколении, - на этот раз взгляд Нойманна стал подобен хищнику, загнавшему свою добычу в ловушку, из которой уже точно не было выхода, - истинного, как вы сказали, Левиафана.
- Почему я? – просипел Макмайер, задыхаясь от вязи ментального узора, который молниеносно покрыл его тело, лаская, возбуждая и тем самым причиняя неизведанно-сладкую, желанную боль.
- Вас проверяли десять лет, Коул, - омега впервые назвал его по имени, словно тем самым подчеркивая, что они перешли на какой-то иной, более доверительный, замкнутый, интимный виток отношений, - как человека, особь и альфу. И вы, - Нойманн понизил голос до шепота, - оказались безупречным сторожевым псом для системы дал-эйрин, идеальным кандидатом по всем медицинским показателям и примерным альфой, который не затеряется на фоне остальных партнеров высокородных. Вас, между прочим, метили в альфы для Спектариуса. Да-да, - со смешком протянул Люциус, явно забавляясь его беспомощностью. – Спектариус – высокородный бета, и у него уже есть два взрослых сына, но вот что-то ему захотелось родить ещё одного, и выбор пал на вас, Коул, но Спектариусу придется подыскать другого партнера. Как же он негодовал и метал! - Люциус рассмеялся, звонким и чистым смехом, усаживая Эли себе на колени и совершенно откровенно, с желанием, скользя ладонями по его выгибающемуся телу. – Но не ему тягаться с Виктором Нойманном.
- Ваш брат… – прохрипел альфа, задыхаясь не только от ментальной вязи, которая обездвижила его тело и обострила чувствительность, но и от того действа, которое разыгрывали перед ним эти бесстыжие омеги, ласкаясь. – Причем здесь он?
- При том, что за вас попросил любовник Виктора, которому тот никогда и ни в чем не отказывал, - Люциус наклонился к доверчиво подставленной шее мальчишки, смотря на него из-подо лба, и следующие слова вымолвил одними только губами, но Макмайер смог их прочесть. – При том, что за вас попросил Джулиан Морган, - и алые губы коснулись шеи омежки, жадно всасывая кожу и вырывая из уст Эли страстный крик, в котором утонул пораженный выдох Коула Макмайера.
Мысли ошалело метались в голове, от крайности к крайности, то обрушиваясь на него пониманием, то увлекая за собой в неизвестность. Десять лет во лжи, чтобы после ему распахнули веки, позволив узреть правду, но при этом утопив по самую макушку в грязи. Конечно же, Макмайер не был наивен, он предполагал, догадывался, что вся система дал-эйрин – это яблоко с гнилой сердцевиной, но суть была в том, что он уже вкусил этот запретный плод, причем не только что, а, получается, ещё десять лет назад, когда перестал быть Морганом, наивно предполагая, что новое имя стало началом и новой жизни.
Все эти десять лет он был всего лишь игрушкой в чужих руках: в сетях системы дал-эйрин, которая дергала за ниточки под названием Служение, Долг, Нравственность, в планах высокородных, для которых он был всего лишь разменной монетой, даже в мыслях собственного папочки, который вытрахал ему место на пьедестале подле себя. Что ж, каждый родитель любит своего ребёнка по-своему. Любовь Джулиана оказалась с привкусом алчности и похоти, но Коул теперь даже не знал, имеет ли он право осуждать его за подобные методы, ведь, получается, папа о нем заботился, о своем слабеньком альфочке, или же навязал ему очередную, не менее значимую, чем тридцать лет назад, роль.
Как бы там ни было, но у него ещё был выбор. Он мог пересилить себя, обуздать свою похоть, преклонить сущность, задушить гон, подняться и уйти, оставив самозабвенно целующихся омег наедине, в этой квартире, наполненной смешавшимся ароматом вишни и миндаля. Да, мог. Такое решение было бы правильным. Соответствовало бы понятию Долг, вписывалось бы в рамки понятия Служения, было бы более чем наглядным примером понятия Нравственность, но и от того, что он просто посмотрит, посмотрит на то, как это – принадлежать высокородному, принадлежать Люциусу Нойманну, мир не рухнет, а его собственные убеждения и приоритеты всего лишь отойдут на второй план. Пусть и на короткий миг, но Коул Макмайер, всегда безупречный и правильный, мог позволить себе снова стать сыном Джулиана Моргана.
- Люциус… Люциус… Люциус… – стыдливо, на жадных выдохах шептал омежка, то прижимаясь к партнеру ещё сильнее, желая его прикосновений, ласк, поцелуев, то пытаясь оттолкнуть брюнета, цепляясь за его плечи, дергая за волосы и запрокидывая голову назад, будто это могло остудить пыл Нойманна, с той же, лукавой усмешкой припадающего к тонкой изящной шейке, на которой уже рисовались следы его неподдельной страсти.
- Люциус остановись… прошу… – захлебываясь, пытаясь сползти с колен омеги, умоляюще шептал Эли. – Пожалуйста… он же смотрит… – омежка выгнулся, прижимаясь точеными бедрами к любовнику и запрокидывая голову. Макмайер едва сдержал коварно сдавивший горло стон, утопая в стыдливой зелени глаз мальчишки, в глубине которых полыхал огонь безумной страсти. Страсти не только к Люциусу, который крепко, собственнически, физически и ментально, удерживал омежку в своих объятиях, но и к нему, свободному альфе, словно тем самым давая понять, что у него, слабого и бесперспективного, есть то, что не может дать ему даже высокородный. Он, альфа, мог подарить малышу пыл и жар десятка оргазмов, растянув его попку своим членом и повязав его узлом.