Макмайер был в замешательстве – он не понимал этих омег, которые любили друг друга так сильно, что выступили против целой системы дал-эйрин, но при этом готовы были разделить постель с незнакомым альфой только потому, что у них были какие-то цели. Что Элиот хотел доказать своей жертвой? Чего хотел сам Люциус Нойманн, поступая со своей парой таким гнусным образом? И как ему, альфе, нужно поступить сейчас, дабы не причинить боль?
Эли попытался подняться, но его ножки все ещё дрожали, и он снова плюхнулся на диван, похоже, так и не собираясь одумываться и противиться приказу своего старшего. Мальчик сполз на пол и опустился на колени, осторожно, медленно, скользя по ворсистому ковру маленькими ладошками и острыми коленками, направляясь к нему. Макмайер напрягся – омежка выглядел слишком соблазнительно, более того, он все так же продолжал смотреть ему в глаза, но на этот раз без слез и грусти, жадно рассматривая, скользя по его лицу и телу взглядом, оценивая, и покусывая нижнюю губку, словно демонстрируя, насколько ему нравится то, что он видит, а смотрел омежка на доказательство его альфьего желания, которое росло с каждым сантиметром сокращающегося между ними расстояния.
- Я вам нравлюсь, инспектор? – проворковал Эли, прильнув к его бедру и доверчиво посмотрев в глаза.
- Да… – выдохнул Коул, подавляя в себе желание запустить пальцы в эти роскошные, вьющиеся волосы, дабы сжать их у самых корней, вынудив мальчишку запрокинуть голову. – Ты очень красивый, Эли.
- Вы мне тоже нравитесь, - мурлыкнул омежка, осторожно, но настойчиво, с кошачьей грацией устраиваясь между его ног и скользя ладошками от колен к паху, поглаживая и слегка надавливая, сминая ткань брюк своими тонкими пальчиками и зазывно облизывая губки, словно демонстрируя, к чему именно он ведет.
- Эли, нет… – Макмайер понимал и хотел это остановить, пусть его руки безвольно обвисли вдоль тела, а член начал дрожать в плену мокрого белья и брюк, до боли пульсируя уже раздувшимся узлом. – Не делай этого… Не заставляй себя только потому, что так приказал твой старший.
- Я и не заставляю, - лукаво, словно переняв эту манеру у Нойманна, прошептал омежка, медленно расстегивая его брюки, намеренно не касаясь ноющей плоти. – Я делаю это ради Люциуса, - и пухлые губки накрыли его член, обхватывая его так плотно, так сильно, так сладко, что Макмайер запрокинул голову, простонав что-то несвязное, протестующее, но при этом вскинув бедра, тем самым подначивая мальчика не играться, а взять глубже и начать сосать, старательно и с оттяжкой, заглатывая его плоть по самый узел.
Эли так и сделал, скользнул губками по его стволу, пытаясь вобрать его до самого основания, и при этом его горло рефлекторно сжалось, вырывая у альфы очередной удовлетворенный полустон. Мальчишка старался, облизывал и посасывал, помогал себе ладошкой, надрачивая его член, сладко нажимая подушечками на узел, вынуждая его плоть пульсировать у себя во рту, упираясь в небо и задевая гланды. Омежка тоже постанывал, прикрывал глаза и урчал, как котенок, стараясь доставить насыщенное удовольствие. Сжимал его яйца своей ладошкой, слегка оттягивая, ласкал язычком головку, щекоча и смачивая слюной, а после вбирал его член максимально глубоко, постепенно все набирая и набирая темп.
Сперва Макмайер кое-как держался, пытаясь усмирять порывы мальчишки, который был умел и старателен, слишком умел и старателен, чтобы сдерживаться и подавлять в себе природные альфьи инстинкты. Таки запустив пальцы в мягкие волосы, Макмайер с силой надавил вперед, вынуждая омежку заглотить свой член ещё глубже, как ему хотелось, до самого узла, а после дернул назад, задавая новый, быстрый, нетерпеливый темп. Огненный клубок внутри полыхал. Тело жаждало разрядки. И Коул себя уже просто не контролировал, натягивая столь сладкий и влажный ротик на свой член, выстанывая что-то на порывистых выдохах и с силой толкаясь в жаркую глубину.
Кажется, Эли протестующе мычал. Мальчишка даже ухватился за его бедра, дрожа и пытаясь сопротивляться, но это только ещё больше распаляло альфу, который, наконец, почувствовал ту силу и власть, которые дает ментальная сила над особью с более высоким уровнем редукции.
- Соси, сучка, - прорычал Макмайер, затуманенными от похоти глазами смотря на искаженное явно не от удовольствия лицо мальчика. – Соси так, как сосешь своему высокородному, - приказ и не иначе, пусть за него и говорили инстинкты собственника и ревность. Да, он ревновал. То ли Эли к Нойманну, то ли Люциуса к этому омежке. Не столь важно. Возбуждение зашкаливало. Член напрягся до боли. А разрядка была слишком близко, чтобы Макмайер мог остановиться.
Эли снова что-то промычал, но повиновался. Он просто не мог не повиноваться. Он – слабее, всего лишь никчемный омега с R-уровнем редукции, которому приказывала особь с более сильной ментальной волей. И запечатление высокородного не уняло пыл альфы, который чувствовал, что сейчас, в этот момент, Эли принадлежит ему и только ему, а, значит, он может делать с ним все, что пожелает. А альфа желал только одного – спустить в этот чудный ротик, затолкав свой член поглубже в столь развратную и опытную глотку.
Ещё несколько остервенелых толчков, и Макмайер с силой вжал лицо омежки в свой пах, рыча от удовольствия разрядки и чувствуя, как его плоть, как он того и желал, пульсирует в горле мальчишки, изливая горячее семя. Эли задергался, но Коул только сильнее сжал его волосы, заставляя глотать. И омежка глотал, судорожно, задыхаясь, а альфа рычал и фыркал от удовольствия, чувствуя, как из него высасывают всю порцию спермы, до капли, ещё и язычком облизывают, словно этого было недостаточно, чтобы насытиться.
Последняя послеоргазменная судорога прошлась по его телу, и Макмайер откинулся на спинку кресла, таки расцепив пальцы и позволив омежке отстраниться. Конечно же, этого было мало, чтобы унять гон распалившегося альфы, и, если Нойманн не появится здесь и сейчас, придется удовлетвориться тем, что есть. Он трахнет этого омежку, заполнит его попку так же жадно и властно, как только что заполнял его ротик и повяжет его, чтобы высокородному было больно, чтобы он понял, как это, когда с тобой играют. Неужели он всегда был таким похотливым и развратным? Альфа даже хмыкнул, совершенно спокойно отвечая на этот вопрос. Да, он всегда был таким, ведь от сына Джулиана Моргана иного и не стоило ожидать.
Приоткрыв глаза, Макмайер покосился на застывшего у его ног омежку. Тот шмыгал носом, явно сдерживая слезки, и вытирал перепачканный слюной и спермой рот рукавом рубашки. Меленький омежий член, даже несмотря на столь откровенное унижение, все ещё призывно топорщился, истекая смазкой. И что-то защемило в его груди, притупив жар гона. Нет, не сожаление, не жалость и не снисхождение. За свой поступок не было стыдно – он сделал то, что хотел, то, что ему позволили сделать, но и оставлять мальчишку вот так, дрожащего и униженного, так и не получившего удовольствие, ему не позволяли альфьи инстинкты.
- Эли, - позвал мальчишку Макмайер, подаваясь вперед, - ляг на спинку и раздвинь ножки, - Коул улыбнулся, видя, как испуганно дернулся мальчишка, явно не ожидая, что альфа пожелает чего-то большего, чем минет, причем так быстро. – Я тоже хочу сделать тебе приятно.
Омежка ничего не ответил, просто кивнул и сделал то, что ему велели, медленно, с изящностью, откидываясь назад, сперва судорожно сжимая коленки, но после, словно почувствовал, что опасности нет, слегка развел ножки в стороны, едва-едва, но достаточно для того, чтобы альфа мог его хорошо рассмотреть. Макмайер задохнулся – Эли был прекрасен везде, и ласкать такого омежку хотелось без остановок, до исступления и молитвенных криков. Маленькие, поджавшиеся яички, гладкая промежность и влажная, сжавшаяся дырочка. Малыш тоже хотел его, и альфа не собирался ему в этом отказывать.
Торопливо сбросив куртку и рубашку, Макмайер поднялся с кресла, а после опустился между ножек омежки, осторожно разводя их в стороны. На этот раз Эли не смотрел ему в лицо, только беспокойно покусывал губки и трепетал. Его плоский животик дрожал, а грудь быстро вздымалась, и Макмайер припал к заманчивым бусинкам сосков, лаская их языком и успокаивающе поглаживая бока мальчишки, чувствуя, как от него исходят ментальные волны страха и желания. Он хотел поцеловать его в эти пухлые губки, собрать с них вкус собственного семени и проникнуть в его ротик языком, вылизывая самые чувствительные местечки, но не сделал этого, понимая, что столь интимные прикосновения позволены лишь Люциусу, который вверил ему тело своего любовника, но не его сущность.