Ну и ладно, им же хуже. Ведь ее влияние на детей куда глубже, а власть над ними куда значительнее, чем они могли себе представить.
Через неполных два месяца будет ровно девятнадцать лет с тех пор, как мисс Уотсон начала работать помощником учителя в начальной школе Сент-Сейвиорз. Девятнадцать долгих лет она отдает всю себя детям, приносит жертвы, с которыми никто не считается, никто не ценит.
С самого начала Харриет считала себя настоящей учительницей — и именно это она говорила любому, кто спрашивал, чем она зарабатывает на жизнь.
— Не учительница, а помощник учителя, — любила поправлять мать. — Разница такая же, как между дипломированным врачом и санитаром, который выносит утки из-под больных.
Все просьбы не говорить так были проигнорированы.
Харриет учит вверенных ей детей, помогает им увидеть себя такими, какие они есть. От кого, если не от нее, они узнают об этом? Ведь мир, в котором они живут, потакает каждому их капризу.
Мать просто ничего не понимает. Никто ничего не понимает.
Она, Харриет, всегда хотела лишь одного — помогать людям. Неужели это так трудно понять?
Но рисковать нельзя. Если б она рисковала, то не продержалась бы в школе целых девятнадцать лет. Нет, она очень внимательно выбирает детей. Точно знает, кто именно ей нужен.
Подвинув к себе стопку заявлений о приеме в класс новых детей, мисс Уотсон еще раз просмотрела имена. Вчера она заглянула в базу данных, распечатала себе списки и сделала карандашные пометки против каждого имени.
В этом семестре в класс поступила девочка с юга. Живет с матерью, отец умер. Они только что переехали на Мюриэл-кресент, сразу за Синдерхилл-роуд, в Булвелле. Не очень далеко от ее дома.
В базе данных указано, что сегодня они как раз переезжают. То есть сегодня их первый день в городе.
Харриет улыбнулась, представляя, как мать и дочь устраиваются на новом месте, вспомнила про лекарства и, решительно захлопнув одну за другой все крышечки таблетницы, сделала паузу, чтобы взглянуть в окно.
В небе шли друг на друга два облачных фронта — один серый, как сталь, другой кучеряво-белый. Точно два клана борются за власть. Постепенно они слились, заполонив собой небо, закрыв солнце, так что ни один луч не мог пробиться сквозь мрачный полог.
Глава 7
Би-ип, х-сс, х-сс, би-ип.
Так теперь звучит моя жизнь. Вернее, то, что от нее осталось.
Я то отключаюсь, то снова прихожу в себя — сном это назвать нельзя, я словно в пустоту проваливаюсь. Мне ничего не снится, повернуться на другой бок возможности нет, удобно устроиться — тоже, просто надо мной вдруг словно опускается черный занавес.
Потом занавес также внезапно исчезает, а я снова смотрю в потолок и гадаю, что со мной случилось и когда это наконец кончится. Когда снова получится двигаться и говорить — рассказать об Эви, о том, какая судьба ее постигла и почему это моя вина.
Когда я в сознании, то стараюсь использовать каждую секунду, чтобы вспомнить. Обрывки воспоминаний плывут перед незакрывающимися глазами, точно легкие облачка, которые гонит ветер. Одни поймать так и не удается, и они уплывают, но другие не так проворны, и стоит только схватить их за хвост, как они превращаются в белые искрящиеся шары, как будто из снега.
Правда, от старых воспоминаний порой нет никакого толку, разве что утешение.
Вот и сегодня я получаю желанную награду: воспоминание о том, как шелковистые кудряшки Эви золотыми нитями закручивались вокруг пальцев, когда она плакала и не могла уснуть, а я гладила ее по голове. И о запахе ее кожи после ванны — свежем и нежном, словно она купалась в утренней росе.
Дверь палаты распахивается, и я напрягаюсь. Конечно, никто не может прийти и просто отключить аппарат, поддерживающий во мне жизнь, но рано или поздно этот день настанет.
Внутри я воплю, бросаюсь с кулаками на прозрачные стены своей тюрьмы, бьюсь в них изо всех сил. Лишь бы они поняли, что я все еще здесь, с ними. На то они и врачи, чтобы отличать жизнь от смерти, разве нет?
Но в комнате тишина, а я лежу неподвижная и безмолвная. Застывшая в вакууме между жизнью и смертью.
Я жду знакомых голосов, медицинской терминологии. Заумной, но неспособной скрыть простую истину — врачи собираются меня убить.
Потому что так оно и будет. Если они отключат аппарат, то я умру.
Однако голос, который я слышу, мне незнаком.