Доктор присел перед Джимом, хотя даже так он возвышался над мальчиком, и сжал его плечи:
— Джим, — не громко и с сочувствием обратился он к мальчику. — Мы сейчас поедим на машине в больницу, а затем я отвезу тебя в приют.
Джим никак не отреагировал на его слова, смотря ему за плечо.
— Там тебе будет хорошо, — продолжил Каллен. — Там много детей твоего возраста. Ты обязательно с ними подружишься.
Не дождавшись ответа, доктор встал и с усталью посмотрел на шерифа.
— Не тронулся ли он умом? — спросил тот.
— Нет, шериф. Это шоковое состояние, из которого его надо вывести иначе это может нанести еще больше вреда его неустойчивой детской психики.
— Может, тогда его сразу перевести в дом для умственно отсталых? — шериф захохотал, затем подавился и начал кашлять.
— Здесь ваши шутки не уместны, шериф. В конце концов, он вас слышит.
— А по нему не скажешь.
Каллен приобнял Джима и повел его к двери.
— Пойдем, Джим, нам уже пора. Шериф Макмиллан закроет все двери в доме, чтобы в него никто не пробрался, пока он будет пустовать.
— Да, парень, — добавил шериф, — ты иди, а я позабочусь о том, чтобы спустя много лет, вернувшись, ты нашел свой дом, таким же каким его оставил. Если только городское начальство не подпишет бумаги об его сносе.
Джим продолжал молчать, не обращая внимания на злые шутки Макмиллана. А когда они прошли мимо него и остановились около двери, в проеме материализовалась чья-то фигура.
— Вы кто, миз? — спросил Каллен.
Но Джим ее узнал сразу:
— Мелл?
Все начало меняться: входная дверь превратилась в камин, Каллен и Макмиллан исчезли, дневной свет стал полумраком, он сам из мальчишки, вновь превратился в двадцатитрехлетнего парня.
Мелл улыбнулась и резко взмахнула правой рукой, в которой что-то сверкнуло металлическим блеском.
Голову стало тяжело держать и она повалилась назад, да так сильно, что Джим смог разглядеть стеклянную дверь, по которой стекали дождевые капли, а после, все потемнело и вечный мрак накрыл его своим крылом.
Сьюзен не выдержала мук ожидания и, встав с дивана, начала прогуливаться по холлу. Молния осветила часы на стене. Половина третьего. Столь долгожданный рассвет солнца должен был прийти через пару часов, если этому позволят тучи. И живущий до сих пор в ней ребенок, беспрекословно верил в то, что с наступлением утра уйдет все плохое преследовавшее их на протяжении всей ночи. Сказывались фильмы ужасов, которые ей довелось посмотреть, в том числе и с Уолтером. Буквально на днях, она с ним пересмотрела фильм «От заката до рассвета». И именно из-за этого фильма у нее создалось в большей степени такое впечатление.
Уолтер? Где он сейчас? Находился ли он до си пор в отеле или же нашел другой путь и выбрался из него? Что если он встретился с Робертом и Мелиндой и теперь они вместе отправились назад в Массачусетс?
Сьюзен хотела верить в это, она на это надеялась.
Конечно, она не могла не думать о нем и конечно она его все еще любила. Но прекрасно понимала, что все уже для них двоих осталось в прошлом.
Она стояла спиной к дивану, скрестив руки на груди, когда молчание было нарушено всего лишь одним словом:
— Мелл?
Это был голос Джима, и Сьюзен с радостью и восторгом обернулась. Это было чудом — Джим очнулся и Мелл вернулась. Но счастье ее было скоротечным.
Вместо Мелл, Сьюзен увидела старуху с огромным ножом, которым та провела (как показалось Сьюзен) черту в воздухе, после чего ее руки и белая майка окрасились красными крапинками. Джим издал протяжный гортанный звук и опрокинул назад голову. Под его подбородком начала расширяться глубокая рана, быстро заполняющаяся кровью.
Лицо старухи осталось непроницаемым и только в глазах искрилось безумие.
Сьюзен открыла рот, но не смогла произнести ни звука. Глаза ее широко открылись, щеки побелели. Она попятилась назад, но споткнулась и упала на пол.
Старуха осталась стоять на месте, опустив вниз голову, словно чего-то ждала. И вскоре, это произошло — дрожь, словно от электрического разряда, прошлась по всему ее телу, от головы до ног.
— Ооо, Боже! — с восторгом прокричала она и повернулась в сторону Сьюзен. — Что за наслаждение.
Сьюзен продолжала глядеть на женщину, с которой на ее глазах произошел удивительный метаморфоз, с тем же недоверием, с каким смотрит подросток, которому продемонстрировали первоклассный фокус.
Теперь перед ней стояла женщина, помолодевшая на двадцать лет и следящая за своей внешностью — очень высокая (не по возрасту) грудь; ровный пресс, без намека на выпирающий живот; длинные стройные ноги и округлые бедра, хорошо смотрящиеся в узких белых шортиках; еле заметными морщинами около глаз, длинные белокурые волосы, без малейшего намека на седину. Другими словами — это была эффектная женщина бальзаковского возраста.